Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
– Но он умер, выпрашивая для вас деньги! Имейте хоть каплю уважения!
Варя осталась равнодушна к его словам. Алексей ещё раз заставил себя выдохнуть весь воздух из лёгких. Помогало плохо, сердце стучало как сумасшедшее, в ушах шумело. Спасало то, что вопросы, которые он должен был задать, так много раз звучали в его голове, что ему не приходилось их вспоминать.
– Отец Диомид… был руководителем вашего кружка?
Некоторое время Варя непонимающе смотрела на него, потом рассмеялась:
– Да что вы! Он вовсе не разделяет… не разделял наших убеждений и не состоял в кружке. Диомид не собирался улучшать этот бренный мир, он занимался совсем другими делами.
– Какими же?
– Он считал себя богом! – Варя улыбнулась снисходительно, будто недоумевая, почему ей нужно озвучивать столь простую, очевидную вещь.
– Что вы имеете в виду?
– Он создал свой рай на земле и владел им. Взорвавшаяся церковь была его детищем, личным Эдемом, он владел и управлял им. Остальное его интересовало мало. Но… на содержание рая ему требовались деньги, и немалые.
Варя развела руками, мол, не обессудьте, но таково несправедливое устройство мира.
– Поэтому он сотрудничал с нами, давал места для встреч и вербовал исполнителей. Хотя справедливости ради скажу, он действительно учил читать неграмотных. Но не бесплатно.
– Исполнители, о которых вы говорите, это houlihans?
– Да. И мужики, которых вы видели в чайной. Это очень удобно. Более того, я считаю, что это гениальная придумка! Одна группа, шумная, привлекающая внимание и неуловимая. Это хулиганы, конечно. Их все боятся, полиция тратит много сил, чтобы выловить их. И никто не догадывается, что настоящая акция делается тихо, совершенно другими людьми, скромными прихожанами из церкви отца Диомида.
– Что означает этот жест, который вы показали хулиганам? – Алексей повторил вопрос, который уже задавал Варваре Дмитриевне.
Та посмотрела на него с усмешкой:
– То и означает. Причастность к революционной деятельности. Это же своего рода традиция тайных обществ – узнавать друг друга таким способом, не находите?
Алексей скривился. Такие игры были не для него. И задал следующий вопрос:
– Для какой цели предназначался порох, который сгорел в церкви?
Варвара помолчала.
– Это был порох? Теперь понятно, почему сумма была столь велика. Мне про цели неизвестно. Содержание будущих акций мне сообщают, только если надо передать информацию исполнителям.
– Вы видели на кладбище Глафиру Малиновскую?
– Только утром на похоронах.
– А Вельскую? Вечером, перед самым взрывом?
– При чём здесь Анна Юрьевна? Почему вы спрашиваете? Я не виделась ни с кем. Я говорила с Диомидом, когда он увидел пожар в окнах, страшно испугался и велел мне уходить.
– Что вы делали в чайной?
– Пришла получить дальнейшие инструкции.
– От кого?
– Я не назову вам имён, даже не надейтесь.
Алексей не удержался:
– Отца Диомида убили! Утопили в Москве-реке! Во время взрыва в церкви тоже погиб человек! Вполне возможно, что вы следующая! Кто руководит вашим кружком и даёт вам задания? Отвечайте!
Варя вздрогнула и закричала в ответ:
– Я не знаю! Не знаю! Я никогда не видела его!
Алексей молчал, не в силах в это поверить.
Варя продолжила:
– Я знаю только подпольную кличку. Мне говорили… что это для конспирации, для безопасности.
Прозвучало это довольно жалко. Варины щёки пылали. В глазах вновь выступили слёзы, но плакать она не стала, наоборот, задрала подбородок повыше и закусила губу, не собираясь показывать слабость.
– Говорите кличку!
– Пила[53].
– Пила? Это женщина?
– Я… не знаю. Я же сказала, я никогда не видела его. Или её. Мне только передавали указания.
Алексей свистяще выдохнул. С одной стороны, его душил гнев, но было одновременно жаль глупую, запутавшуюся идеалистку.
– Я не понимаю, как в вас сочетается циничность с такой… вселенской наивностью! Вы же просто марионетка в чьих-то руках! Вы топчете людей, которые к вам добры, и подчиняетесь приказам того, кого, возможно, даже не существует! Во имя каких идеалов? Чтобы у власти встали другие? Вы искренне верите, что, если заменить одних людей на других, все переменится?! Это глупо! Глупо, Варвара Дмитриевна! Вы сестра милосердия, вы казались разумной девушкой! Дубов так хорошо о вас отзывался! А вы… играете в революционерку, с полуграмотными мужиками надеетесь изменить мир. Но по факту работаете обычной содержанкой! Что, что должно помешать мне сдать вас в полицию, лишь бы только вразумить вас?
Квашнин поднял голову. И Алексей нутром ощутил, что помешает именно он.
Неожиданно Варя вновь переменилась. Страх и горечь исчезли с её лица, будто их и не было. Она встала, улыбнулась насмешливо, подошла вплотную к Алексею, подняла голову, заглядывая в глаза:
– Вы будете свидетельствовать против меня, Алексей Фёдорович? Неужто сможете?
Алексея неприятно поразило, как томно прозвучал её голос в такую минуту. Эта девушка мастерски владела искусством обольщения. Заплаканная, измученная, в вульгарном платье, предназначенном для другого мужчины, она смотрела так, что на секунду он поверил. Поверил в обещание счастья в её глазах, поверил, что всё возможно, нужно только перестать спорить и поддаться… И жар, исходящий от неё. Рядом с ней всегда так горячо…
Он дёрнул подбородком, отворачиваясь.
– Прощайте, Варвара Дмитриевна. Я надеюсь, у вас достанет благоразумия остановиться.
Алексей вышел из тучереза на улицу. Ветер дёргал шляпу и пальто. Хотелось сунуть руки в перчатки, поднять воротник, нанять извозчика и бездумно кататься по Москве. А в городе пусть будет праздник и суета. Может быть, чужая радость и несколько бутылок шампанского смогли бы вытеснить ту горечь, которая сейчас заполняла его.
Глава 23
Лорелея
Осенний ветер оказался превосходным помощником в борьбе с чувствами. Когда пальцы синеют, а зубы отбивают дробь, душевные терзания отступают на второй план. Но, к сожалению, решительности и ясности мыслей холод не способствует. Поэтому Алексей стоял перед тучерезом и не мог определить, что ему делать дальше. Логичнее всего было бы отправиться с объяснением к Елене Сергеевне, но на ещё один тяжёлый разговор не было сил. Поэтому, когда сзади хлопнула входная дверь и рядом встал рыжий, он испытал своеобразное облегчение. Даже если несносный газетчик напросится к нему на постой, это будет приятнее, чем ночь наедине с мрачными мыслями.
Рыжий моментально нахохлился от ветра и заявил:
– Она меня выгнала. Обозвала вашим дружком.
Голос его при этом звучал не соответственно тексту, да и выглядел Антон Михайлович довольным. «Будто кот, лизнувший хозяйскую сметану», –
