В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари
— У тебя есть рабы, Кастор? — вытаращив глаза, спросил патриций.
— Да, господин. У меня были кое-какие сбережения, — смиренно объяснил грек, пока Аврелий прикидывал, что с тем, сколько он у него наворовал за эти годы, тот должен был стать завидно богат. — Я решил пустить свой скромный пекулий в оборот. У меня много знакомых в Александрии, и, зная, каким опасностям подвергся бы твой груз в руках несведущих людей, я счел необходимым приобрести через доверенных лиц нескольких человек, чьи исключительные способности мне были известны. Так что корабль твой, а команда — моя!
— Ты купил всю команду?
— Точнее, я их выкупил. Это человек двадцать юношей, чьи таланты я имел возможность оценить в прошлом. В основном это мои старые коллеги. Обвиненные лжесвидетелями в воровстве, они были несправедливо приговорены к веслам, а на имперских галерах они бы долго не протянули. Так что я заплатил выкуп и возместил убытки ограбленным, пообещав этим благородным мужам свободу, если они доставят товар в целости и сохранности.
— Стало быть, я должен тебе пятую часть прибыли! — ошеломленно заключил Аврелий.
— Именно, — подтвердил грек, почти извиняясь.
Затем он искоса взглянул на хозяина, выжидая удобного момента, чтобы завести более щекотливый разговор.
— Ах, господин. Пассажирка, которую ты любезно пригласил, тоже прибыла в Поццуоли на твоей триреме.
Не говоря ни слова, Кастор протянул изумленному патрицию свиток.
«Моему Публию Аврелию, привет!
На обратном пути в Рим я с радостью приняла любезно предложенное тобой место на корабле.
Я не верила своим глазам, когда увидела твою печать! И никогда бы не подумала, что ты способен говорить такие милые вещи.
Надеюсь, ты приедешь меня встретить.
Vale! Лоллия Антонина»
Лоллия! Да он не видел ее больше года! Аврелий растерянно обернулся.
Кастор стоял в углу, опустив голову, с видом притворной покорности, которая не обманула бы и ребенка.
Избегая помрачневшего взгляда хозяина, вольноотпущенник с показным смирением протянул ему перстень с рубином, на котором была вырезана печать Аврелиев.
— Ты забыл его на ночном столике некоторое время назад. Или, может, он был в твоей шкатулке, я точно не помню.
Аврелий сделал шаг к нему, угрожающе сжав кулаки.
— Ты украл МОЮ печать! — прорычал он. — Ты ослушался моих приказов! Ты подписал МОЕ завещание и заверил декларацию от МОЕГО имени! И как будто этого мало, ты написал личное письмо. Судя по всему, очень личное. МОЕЙ любовнице! — возмущенно закричал он.
Грек с сокрушенным видом кивнул.
— Это уже слишком! — крикнул Аврелий, хватая плеть и замахиваясь на слугу, который вмиг побледнел. — Печать сенатора Рима! Как ты посмел? — продолжал он, обрушивая удар на грека, который пытался прикрыться поднятой рукой. — Да пусть боги тебя…
Плеть упала на пол, и на плечо Кастора опустилась сильная рука.
— …хранят, друг мой! — закончил Аврелий, расхохотавшись во все горло. — Парис, живо, вели готовить повозку, едем в Поццуоли!
— Повозку? В Поццуоли? — ошеломленно переспросил управляющий.
— Багаж, рабы! Одежду, живо! — кричал Аврелий из перистиля. — Ты слышал, Парис? Беги готовить багаж!
— Вечно меня предупреждают в последний момент! — мрачно проворчал управляющий.
Затем, едва удостоив грека взглядом, осведомился:
— Господин едет один? Мне готовить одноместную повозку?
— Двухместную, Парис, — поправил Кастор, усаживаясь на место Аврелия. — На этот раз господа, — продолжил он, делая ударение на множественном числе, — господа едут вдвоем!
Затем, глядя сверху вниз на старого врага, уточнил:
— И выглади хорошенько мои хламиды, а не то…
НАСЛЕДСТВО ДЛЯ ПУБЛИЯ АВРЕЛИЯ СТАЦИЯ
Рим, 797 год ab urbe condita
(44 год новой эры, зима)
Публий Аврелий поднялся со стула с ноющей спиной, измученный двумя часами, проведенными в иератической неподвижности на почетном седалище, с прямой как струна спиной, бесстрастным лицом и рукой, застывшей в жесте, принимающем прошения.
— Слава богам, закончилось! — воскликнул он со вздохом облегчения, увидев, как последний из клиентов исчезает в вестибюле.
Он только начал сматывать с себя тогу, как управляющий Парис тактично кашлянул, как он всегда делал, когда ему нужно было сообщить неприятную новость.
— Там еще кое-кто, господин…
— Юпитер Всеблагой и Величайший, я больше не могу! Пусть придет завтра! — раздраженно выпалил сенатор.
— Это госпожа, domine, и она ждала все утро. Я разместил ее в покоях для прислуги, чтобы не заставлять ее долго ждать среди мужчин, — уточнил щепетильный управляющий.
Обычай, действительно, требовал, чтобы на утреннюю салютацию к патрону собирались старшие мужчины из семей, находящихся под его покровительством. Иногда, однако, являлись и вдовы с сиротами, по нужде вынужденные терпеть неловкое смешение с мужчинами.
Аврелий колебался. Ему не терпелось избавиться от сенаторских сандалий, надеть пару мягких домашних и удобно растянуться на триклинии.
— Я взглянул на упомянутую матрону, господин. Возможно, стоило бы ее принять, — вмешался верный секретарь Кастор, высказав свое мнение — положительное, но без восторга — о привлекательности просительницы.
— Проводите ее в библиотеку. У меня нет никакого желания снова взгромождаться на этот насест! — уступил Аврелий, отталкивая от себя строгое парадное кресло.
Парис повиновался, не скрывая своего неодобрения по поводу столь серьезного отступления от этикета.
Вскоре слуги ввели довольно молодую женщину, с опущенными глазами и головой, целомудренно покрытой скромной паллой цвета ржавчины. Как только она осталась наедине с патрицием, она откинула покрывало, явив миловидное лицо с несколько резкими чертами и полным ртом, что придавало ей одновременно надутый и чувственный вид. «Девушка из народа, хорошенькая, но не слишком утонченная, свободного, но небогатого сословия», — заключил про себя Аврелий, быстро оценив ее внешность и одежду.
— Спасибо, что уделил мне немного своего времени, благородный сенатор. Я Присцилла, дочь покойного Випсания Приска, — представилась просительница с акцентом, выдававшим ее происхождение из самых скромных кварталов.
— Ты замужем? — спросил Аврелий, искоса наблюдая за прической девушки.
— Я была обручена… — помедлила Присцилла, закусив губу, словно подбирая нужные слова, чтобы объясниться. — С Папинием Постумием! — закончила она на одном дыхании.
Публий Аврелий обомлел. Единственный Папиний Постумий, которого он знал, был семидесятипятилетним сенатором, всего лишь накануне скончавшимся от старости в окружении сына, невестки и целого сонма внуков.
— Неужели вы о том самом Папинии? — недоуменно спросил патриций.
Пожилой сенатор был одним из самых занудных поборников mos
