Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

– Как будто у вас есть другие клиенты, – осекла его Лидия Андреевна. – Погодите минутку, – потом повернулась к Мите. – В общем, как выяснилось, это последний свободный экипаж. Мне надо в Александров, это недалеко. А вам, если не ошибаюсь, совсем в другую сторону – в Ярославль?

– Да, но это не имеет значения. Садитесь и поезжайте в Александров, я как-нибудь разберусь.

– Как? Я выяснила, до утра поездов уже не будет.

– Переночую на вокзале, ничего страшного. Тут есть отделение полиции, они предлагали угоститься медовухой…

– Глупости какие – ночевать на вокзале. Нет, это несправедливо. Вы, считай, работали без оплаты, потеряли место в поезде, а теперь еще и родных не увидите на праздник. Вас же там, наверное, очень ждут?

– Если честно… – Митя поднял голову, ощутил, как на лицо падают невесомые снежинки, и от этого вдруг стало так спокойно. – Меня там никто не ждет. Я сам не понимаю, зачем поехал. И раз мой поезд ушел без меня – выходит, это знак.

– Так, – Лидия Андреевна вдруг подхватила корзину и подбоченилась. – Полезайте-ка в повозку.

– Зачем?

– Вы еще спорить со мной будете? Мы едем в Александров. Вместе. Возражения не принимаются.

– Лидия Андреевна, ну как вы себе это представляете? Вас там семья ждет, а вы заявитесь с незнакомцем. Это как минимум довольно безрассудно.

– Безрассудно отправлять женщину одну в экипаже в ночь. А если со мной что-то случится по пути? Этот возница не вызывает у меня доверия.

– А вы шантажистка, – усмехнулся Митя.

– Еще какая! Вы любите свиное жаркое с яблоками? Наша кухарка всегда готовит его на Рождество. Пальцы можно съесть! Или вы предпочитаете унылые полицейские бутерброды?

– Мне правда очень неловко пользоваться вашим гостеприимством. И что скажет ваш муж?

– Ох, Дмитрий… Поверьте, он ничему и никому не удивится. У меня, видимо, судьба такая. Я постоянно кого-то подбираю. В прошлый свой приезд я внезапно привезла собаку, тоже, кстати, найденную в поезде. Это гигантское блохастое чудовище теперь зовут Валенок, и дети в нем души не чают. Муж, кстати, тоже, хотя не признает этого.

– Ну по сравнению с собакой я, бесспорно, более ценный трофей.

– Надо повышать ставки. Садитесь уже. И кстати, вы недорассказали про эксперимент с купоросом. Что там должно было образоваться? Берлинская глазурь?

– Лазурь…

– Вот-вот. Саквояж сюда ставьте, на сиденье. Извозчик, можно ехать! И побыстрей, мы опаздываем к ужину!

* * *

Мальчик Петя задумчиво жевал печенье в виде новогодней елки, стоя в тамбуре и разглядывая проносящиеся за окном темные деревья. Печенье было красивое и очень вкусное – его достала из большой корзины и вручила ему добрая толстая женщина, которая сошла на последней станции. Петя откусывал понемножку, растягивая удовольствие – то хрустя ореховыми лепестками, то облизывая глазурь с краю. И надеялся, что, когда печенье закончится и он вернется в вагон, мама с папой перестанут ругаться.

В последнее время они ругались все чаще, и Петя каждый раз съеживался от страха, что они сердятся из-за него. Объяснить это он не мог, но мама в такие моменты всегда становилась нервной и покрывалась красными пятнами, а отец смотрел на него, как на чужого. Это было страшно и непонятно.

– А ты что тут стоишь один?

Петя обернулся и увидел старую женщину с вязаньем, которая тоже ехала в вагоне.

– Смотрю в окно и ем печенье, – ответил он.

Мама всегда говорила, что с пожилыми людьми надо быть вежливым.

– Вкусное? – улыбнулась она.

– Очень! Оно в виде елки. А пахнет совсем не елкой, а чем-то сладким.

Она наклонилась и понюхала печенье:

– О, это миндаль, милый. Такой орех.

– Мин-даль, – Петя произнес по слогам незнакомое слово. Оно ему очень понравилось. Слово было звонкое – как будто в нем звучали два колокольчика. – Он вкусно пахнет. У мамы тоже такой был. Но не для еды, а чтобы не воняло… туалетом.

– Это как?

– Не знаю, – пожал плечами Петя. – Она так сказала и в унитаз его бросила. Наверное, не знала, что его надо было съесть.

Он помолчал и добавил:

– Так и есть. Она сказала, что она глупая и что как нарочно случилось ужасное совопадение. Совы правда так страшно падают?

– Нет, милый, у них же крылья. Ты такой фантазер, – старая женщина протянула руку и погладила Петю по голове. – Мой внук такой же выдумщик, как и ты. И тоже обожает сладкое.

Петя откусил печенье и снова уставился в окно. Жаль, что женщина с корзиной не угостила его раньше. Поездка могла бы стать гораздо веселее.

Но и так вышло неплохо.

Дарья Эпштейн

Призрак Смольного института

Нежность. Странно думать о ней, глядя на снег, промерзая до костей даже в шерстяном платье. Но именно это слово вертится в голове. Именно оно неотвязно, как воспоминание о том последнем вечере дома. Когда Андрей вдруг коснулся ее щеки и перчатка на его руке была такой же белой, как этот снег.

– Сил тебе, сестренка. Выйдешь оттуда, и я к тебе посватаюсь.

Она, конечно, знала, что так никогда не будет. И даже не думала об этом. Но от его слов ее саму будто швырнули в снег, причем не телом, а душой. Так ее обожгло сперва холодом, а потом – колючим жаром. Все-таки кадетам стоит думать, что говорить молодым девушкам, даже если они считаются братом и сестрой.

– Варюш, ты тут чего? Замерзнешь!

Софи шла к ней по коридору и на ходу потирала друг о друга ладони. Она была тоненькой, с живым смуглым личиком, подвижным, как облака в ветреную погоду. На самом деле ее звали Софьей, но даже учителя называли Софи, так хороша она была во французском и так похожа на француженку.

Варя не ответила, только чуть улыбнулась, показывая, что услышала и что не против компании. Софи встала рядом с ней у окна. Белые филигранные мушки снежинок носились мимо снаружи и оседали сугробами. Софи передернулась.

– Бр-р-р! И ведь сухой. Даже не поиграешь.

– И правда, – ответила Варя.

На прогулках им иногда разрешали играть в снежки и строить крепости. Совсем детское развлечение, но ведь у них и так немного радостей! Девушки из ее дормитория называли Смольный не иначе как «монастырь благородных девиц», и были горько правы. Все здесь было скупым, холодным, и даже родственные чувства подчинялись жесткой диктатуре. Варя помнила, как первое же ее письмо домой послужило поводом для вызова к классной даме.