Аккорды смерти в ля мажоре - Елена Бриолле
Только Баро никак не мог отвести своего лорнета от сцены. Его словно парализовало. Бывший военный врач и мэр города Анже Луи-Жозеф Баро прекрасно видел, что Изольда перерезала себе горло по-настоящему, и никак не мог поверить своим глазам. Он отчаянно обвёл взглядом зрительный зал.
Неужели никто больше этого не заметил?
Он только месяц назад избран мэром города, а тут сразу такое безумие. Куда же податься? На кого рассчитывать? Местные полицейские умеют только бумаги подписывать. Жандармы? Тоже нет. Эти только распугают всех. Разве что… Недавно из Парижа прислали к ним агента префектуры полиции и оформили тренером по боксу. Он не местный и, говорят, имеет большой опыт в таких деликатных делах. Раскрыл много преступлений в столице, а здесь ведёт аскетический образ жизни. Горе у него какое-то случилось.
Из-за прилива крови к вискам Баро совсем разнервничался. Как же зовут этого парижанина? Ах да! Мсье Ленуар!
2. В плену своих мыслей
Накануне представления
Мадлен как можно ниже опустила на глаза козырёк своей форменной фуражки и, опустив голову, перешла площадь собора Святого Маврикия до жандармерии. Сегодня это был самый опасный участок: если заметят, что она надела отцовскую форму почтальона, то ей несдобровать. Хорошо ещё, что мундир зелёного цвета с красной окантовкой и позолоченными пуговицами был трёхлетним и не бросался в глаза своей поношенностью. Мадлен всегда помогала отцу за ним следить: чистила кокарду на фуражке, подшивала оторвавшийся кант на рукавах, натирала до блеска козырёк. Если бы в почтальоны брали женщин, то из неё вышел бы образцовый служащий! Она знала все улицы старого города и никогда бы не останавливалась пропустить стаканчик-другой в местных рюмочных во время разноса писем по своему круговому маршруту, как делали все остальные. Но женщины для этой работы считались слабым полом, и их в почтальоны не брали.
Новый мэр Анже Луи Баро обещал дать больше прав женщинам, но вот только когда? У Мадлен не было времени ждать официального разрешения.
Она засеменила к почтовому ящику жандармерии и быстро засунула туда пачку писем. Ух, пронесло! Сегодня охранник её не окликнул, чтобы отдать исходящие письма. Мадлен уже собралась было уходить, как её взгляд остановился в глубине двора. Пока трое жандармов отдыхали от тренировки по французскому боксу, какой-то усач с взъерошенными волосами отбивал ритм кулаками в висевший перед ним потёртый мешок с песком. Мадлен уже слышала, что в Анже перевели парижского сыщика по фамилии Ленуар. Кажется, отец рассказывал, что он распутывал самые сложные дела, но в последний раз что-то пошло не так, и этот парижский агент префектуры полиции потерял свою возлюбленную[1]. Её то ли зарезали, то ли застрелили прямо у него на глазах. И с тех пор Ленуара перевели из Парижа в Анже. Как будто у них в городе никогда никого не убивают… Ещё как убивают! Только расследовать – не расследуют. Убийцей всегда оказывается кто-то из близких.
Мадлен знала обо всех громких происшествиях в городе. Когда твой отец работает почтальоном, обо всём узнаёшь раньше, чем об этом напишут в утренних газетах. Вот и про Ленуара отец ей уже рассказал, что тот не занимается теперь расследованиями, почти ни с кем не говорит, а всё время проводит здесь, сражаясь с мешком песка.
* * *
Ленуар ещё пару раз ударил по мешку. Затем остановился, с удивлением рассматривая свои руки. Кожа на костяшках пальцев стёрлась, и теперь они оставляли на мешке кровавые следы. Ленуар подошёл к бочке с водой и вылил воду сначала на руки, затем на свои иссиня-чёрные волосы, и обернулся.
Мадлен вздрогнула от взгляда его невидящих глаз и поспешила отойти в сторону от входа. Надо спешить. Осталось ещё разнести почту по улицам Соборного квартала. Зачем она вообще здесь замешкалась? Что, если этот странный парижанин заметил, что на него загляделась девушка, а не почтальон?
Соборный квартал пролегал между замком Анже и собором Святого Маврикия. Его заселяли священнослужители, учителя семинарии, а также жители города, унаследовавшие от своих родителей старые частные дома. Обычно днём здесь было тихо, только дети иногда играли в стеклянные шарики да в колесо. А ночью в этот квартал с его узкими кривыми улочками простые жители Анже предпочитали не ходить. Ночью квартал держали под своим контролем владельцы рюмочных и корзинщики.
Корзинщиками называли семью Нонкеров, в которой уродилось семеро сыновей. О них по городу ходили разные слухи. Старший за баловство уже успел побывать на каторге, а у третьего, Жан-Пьера, – Мадлен сама видела – был сломан нос и порвано левое ухо.
Они держали лавку на улице Донадьё де Пюишарика, перегораживая спуск от собора к реке своими корзинками, плетёными стульями и шляпами из лозы и соломы.
Мадлен опасалась этих парней, но сегодня отступать было поздно. Осталось отнести письма на улицу Святого Павла, и можно было спокойно возвращаться домой в Дутр. Вот только дорога домой проходила мимо корзинщиков. Ну да ладно, Мадлен ещё раз натянула фуражку на глаза и пошла к спуску. Обычно улицы в это время пустели. Все жители Соборного квартала на вечерней службе. Авось пронесёт и ей не придётся иметь дело с Нонкерами.
То, что корзинщики на улице, она увидела ещё издалека. Сегодня плели сиденья для стульев только самые младшие братья Нонкеры. Старшие курили грязные папиросы и о чём-то тихо переговаривались. Мадлен ускорила шаг, чтобы пройти быстрее. Только бы они её не позвали. Только бы не позвали. Мадлен уже прошла мимо лавки, когда услышала за спиной голос:
– Эй, господин почтальон, а господин почтальон! Про нас забыли?
Мадлен замешкалась, но, когда снова сделала шаг вперёд, ей на плечо опустилась чья-то тяжёлая рука.
– Ты что, оглох? – Лицо Мадлен обдало запахом дешёвого пойла. У неё перехватило дыхание. – А наши письма?
Старший корзинщик в этот момент быстро открыл сумку Мадлен и бросил туда свой непотушенный окурок.
– Что ты делаешь? – воскликнула девушка, быстро раскрывая сумку. – Там же письма могут сгореть! Тогда отцу придётся платить большой штраф! – Окурок никак не удавалось достать голыми руками…
– Ой, а кто это у нас? – загудел насмешливым голосом один из корзинщиков и заглянул под фуражку Мадлен. – У-тю-тю! Так это не почтальон, а мамзель!
При этом он сорвал с головы девушки фуражку с кокардой и красным кантом и бросил её своему
