В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари
Аврелий, весьма раздосадованный унизительным приемом, уже собрался уходить, как вдруг увидел Проба, который широко махал ему с другой стороны улицы.
— Я нашел, господин! Здесь многие знают имя владельца здания!
Патриций удовлетворенно вздохнул.
По крайней мере, прогулка не прошла совсем впустую.
— Ну же, я слушаю! — сказал он, вручая обещанное вознаграждение.
— Вся инсула принадлежит одному сенатору.
«Как обычно, — подумал Аврелий, — можно ли было сомневаться, что такой негодяй заседает в Курии!»
— Речь идет о некоем Стации, — торжествующе объявил старик. — Публии Аврелии Стации!
Возлежа на массажном ложе, прикрытый лишь короткой набедренной повязкой, Аврелий отдавался умелым рукам Нефер, египтянки-массажистки, за которую он заплатил целое состояние.
Настроение у патриция было не из лучших, и досталось, как всегда, бедняге Парису. Вольноотпущенник, методичный и расчетливый управляющий, был обвинен в покушении на убийство жителей ветхой инсулы.
Сколько он ни оправдывался, показывая счета, недвусмысленно свидетельствовавшие о прибыли, его обозвали и спекулянтом, и мошенником, и детоубийцей.
Со слезами на глазах управляющий был вынужден удалиться, бормоча что-то о людях, которые путают частные интересы с общественной благотворительностью.
Слегка умиротворенный ласками Нефер, Аврелий начал размышлять.
Где могла малютка Дина достать пятьсот сестерциев, необходимых для операции? Да, она практически вела все хозяйство, но требуемая сумма была не та безделица, которую можно наскрести, утаивая деньги на хозяйственных расходах.
Возможно, ее тоже направили к какой-нибудь знахарке.
Патриций содрогнулся при этой мысли.
То, что он увидел вчера, когда в сопровождении Проба обходил знахарок квартала, было малоутешительно: амулеты всех мастей, эрегированные фаллосы, волшебные лампы, подвески в форме вагины и плода, чудодейственные травы с гарантией безотказности — и все это в обрамлении грязи и убожества.
Ни одна из повитух не призналась, что знала Дину, но их слову грош цена: они бы клялись в том же, даже если бы речь шла об их собственной дочери.
Так Аврелий оказался ровно в той же точке, что и раньше: имя соблазнителя было готово для доклада Мордехаю, но его не покидало глубокое убеждение, что сообщить его не будет актом правосудия.
И все же он обещал.
Нет, сначала он должен поговорить с юношей, понять, почему Дина выбрала путь, приведший ее к смерти.
«Ее убили».
Воспоминание о бреде Шулы вновь и вновь всплывало в памяти, и становилось все труднее загнать его в дальние уголки сознания.
Слова безумной, пьяной старухи. Но in vino veritas.
Дина хотела бежать. Может, кто-то ее остановил?
Найди он того, кто на самом деле прервал беременность, и многое бы прояснилось.
Он вспомнил об адресе, который подсказал ему слуга Демофонта.
Он тогда туда даже не пошел, уже разочарованный тщетностью своих поисков.
И все же он решил заглянуть и туда — для очистки совести, а потом поставить точку.
Это было все равно что искать иголку в стоге сена: в огромном городе десятки преступлений оставались нераскрытыми, и никому не было до них дела.
А он таскался по амбулаториям в поисках какой-нибудь знахарки или подпольного лекаря.
Впрочем, взглянуть и туда не мешало.
Но на сей раз он не собирался подвергать себя унизительной процедуре. В конце концов, он магистрат, и пора бы кому-нибудь об этом вспомнить.
Он велел подать нарядную тогу и пару броских перстней, позвал носильщиков и отправился в путь на носилках.
Площадь у Целимонтанских ворот была уже знакома нубийцам; они быстро миновали арку Долабеллы и с непривычной скоростью свернули на Викус Капитис Африке.
Патриций велел донести себя до самого дома, чтобы не смазать эффект.
Он намеревался использовать свое положение, чтобы добиться более уважительного обращения от нового лекаря — наверняка еще одного надменного грека, как и все те проходимцы, которым великодушная империя даровала римское гражданство.
Дом был скромный, всего в три этажа — редкость по тем временам, — а над входом в медицинскую таберну красовалась вывеска с изображением Гигиеи, богини здоровья.
Небольшая дверь вела в просторное и светлое, свежеоштукатуренное помещение. Вдоль стен тянулась скамья из грубого дерева, на которой, тесно прижавшись друг к другу, ожидали своей очереди несколько женщин на поздних сроках беременности.
На полу, кто сидя, а кто и лежа, ждали приема другие пациенты.
Аврелий решительно направился к двери из белой пихты, ведущей в саму амбулаторию, и настойчиво постучал.
Через несколько мгновений появился молодой человек со светлыми волосами и серьезным видом. Он вопросительно уставился на посетителя.
— Мне нужно поговорить с лекарем, — без обиняков объявил Аврелий.
Помощник смущенно указал на толпу больных, ожидавших своей очереди.
— Да, я видел, но я римский магистрат и веду расследование. У меня нет времени на пустяки. Позови своего хозяина.
Юноша, встревоженный, быстро исчез в соседней комнате и тут же появился вновь, с сожалением качая головой.
— Мне жаль, сенатор, он сказал, что вы должны подождать.
— Ты шутишь? Мне нужно видеть его сейчас же, пошли его сюда, я поговорю с ним.
Смирившись, помощник повиновался.
Прошло несколько минут, показавшихся нетерпеливому патрицию вечностью, затем из дверцы вышла дородная простолюдинка, очевидно, на сносях, таща за собой троих малолетних детей.
За ней следовала высокая женщина с правильным, гладким лицом и медно-рыжими волосами, собранными в простой узел.
— Это ты магистрат?
— Я Публий Аврелий Стаций, сенатор Рима.
— А я Мнесарета из Пергама, лекарь. Апеллий разве не сказал тебе, что я занята?
От ее прямой, стройной фигуры исходила спокойная властность.
Слегка удивленный, Аврелий присмотрелся к ней повнимательнее. Он знал, что в Риме некоторые женщины занимаются медициной, но, разумеется, ожидал увидеть мужчину.
— Мне срочно нужно с тобой поговорить.
— А моим пациентам срочно нужно, чтобы их осмотрели! — отрезала женщина.
— Но я…
— Курия подождет, а болезнь — нет! Становись в очередь, как все, — властно приказала она.
Аврелий не успел возразить: Мнесарета уже исчезла, а за ней последовал бедняга, с трудом волочивший ногу с гнойной раной.
Патриций с досадой огляделся: толпа клиентов была такова, что он не управится и до вечера.
Фыркнув, он решил, что стоит набраться терпения. В прошлом он целые дни проводил в ожидании прихотей какой-нибудь капризной матроны; возможно, полдня, потраченные на допрос этой странной особы, не пропадут даром.
«Мнесарета, „стремящаяся к добродетели“», — размышлял он.
Какое нелепое имя! И все же, как ни странно, оно ей шло.
Он со вздохом сел и приготовился к долгой и скучной интерлюдии.
Ничто так не развязывает языки, как ожидание у дверей врачебной
