Убийства и цветочки - Дарья Александровна Калинина
— Ссора из-за картины случилась, когда они к вам пришли кофе пить с тортиком?
— Что вы! Гораздо раньше. Сейчас‐то я уж учёная, сама лишний раз к Вассе не сунусь. Они же с Трофимом сами ко мне в гости напросились. Я и не поняла, зачем идут, думала, извиниться хотят за тот случай, когда Васса мне картину фактически в лицо швырнула. Хорошо, картина пока ещё без рамы была. И не углом мне попало, а плашмя холстом по голове прилетело. Повезло, одним словом, цела я осталась. Вот я и решила, что они помириться хотят. Ещё обрадовалась, дурочка! Кофе побежала купила, тортик. А они от угощения отказались и сразу к делу перешли.
— И в чём его суть была?
— А они прямым текстом мне заявили, чтобы я про отношения с их отцом и думать забыла. Что если я не уймусь, то они меня прямиком в психушку определят. Мол, у них и знакомый врач имеется, который такие дела очень даже запросто проделывает. И что они справки про меня навели, поведением я примерным не отличаюсь, многие на меня за мои выходки жалуются. А я впрямь иногда поскандалить могу. Всё дело в том, что я очень животных люблю. Куда лучше они людей, во всяком случае, некоторых людей точно лучше. И прямо с детства я совершенно не выношу, когда при мне обижают тех, кто слабее. Прямо закипаю вся внутри и наружу случается выплёскивается гнев. А животные они всегда слабее людей. Даже если вроде бы большие и грозные, на самом деле куда им против человека с его ухватками. Потому никаких животных обижать нельзя, они нас по разуму слабее. К дому моего отца в деревне медведица с медвежатами каждый год приходила. Он с ней дружил. Он ей сгущёнку в подарок приберегал, а она ему в лесу показала деревья, в которых дикие пчёлы обосновались. И бабушка моя волкам зимой остатки каши и супа на огороде оставляла. Жалко их ей было, говорила, они же там в темноте голодные бродят, не от хорошей жизни скотину резать начинают, от голодухи живот подведёт и не такое сделаешь. Зато ни одной курицы у бабушки никогда не пропадало, и овечки целы были, и козы. Её скотину волки никогда не трогали и, похоже, что другим хищникам помельче тоже не разрешали к бабушке на двор наведываться.
То, что Анна Вольфовна была дамой с чудинкой, все в посёлке уже поняли давным-давно. И что от осинки не родятся апельсинки, тоже в голове укладывалось неплохо. Вопрос был в другом, как всё рассказанное старушкой может свидетельствовать о степени её виновности или, наоборот, невиновности в деле с гибелью двух человек.
Пока что всё указывало на то, что у невесты бравого капитана с её потенциальными будущими родственниками из семьи жениха складывались отношения весьма непростые. И как знать, не кинулась ли Анна Вольфовна со свойственной ей быстротой исправлять причинённую капитану несправедливость?
— И вы их выгнали?
— Психанула чуток. Особенно когда они мне сумасшедшим домом грозить стали. Хуже того для меня ничего придумать нельзя. А между тем поведение моё в последнее время и впрямь изрядно ухудшилось. Вспыльчива я всегда была, но умела себя в руках держать. А теперь раз за разом на людей кидаюсь. Наверное, вам уже про меня рассказывали, что я совсем сбрендила. Говорили, а?
— Говорили, — брякнула Катя. — Но мы им не поверили.
— Мы же вас знаем.
— Вы не такая, вы у нас хорошая. А что животных и вообще слабых защищаете, вообще молодец! Вы и Петра Филипповича, наверное, тоже защищали от его родственников?
— Признаться, когда я их из дома выгоняла, то больше о себе думала. Очень уж я разозлилась, что они меня чокнутой психопаткой обозвали. Ну, думаю, покажу я вам. Схватила баллончик с дихлофосом и давай на них распылять.
— И они умерли? — ахнула Катерина.
— Ещё чего! Но бежали отсюда почище всяких тараканов.
— А они могли потом от воздействия яда умереть?
— Нет, конечно. Сама‐то я сколько раз им насекомых травила. Главное, после обработки вовремя уйти, чтобы с ядом в замкнутом пространстве не оставаться. Ну а они‐то унесли ноги от меня очень быстро. Я и то дольше в доме оставалась. И Крошечка тоже. А обе мы с ней по сию пору живы и здоровы.
— Значит, они от вас убежали и больше вы их не видели?
— Нет. Так что не довелось мне с ними кофейку испить, по-родственному за жизнь поболтать. Ну да ничего, зато мы сейчас с вами попьём и всласть наговоримся.
Но обещанию этому не суждено было сбыться. Не успела Анна Вольфовна разлить кипяток по чашечкам, как на крыльце загрохотали чьи‐то шаги, а Крошечка залилась хорошо знакомым подругам истерическим лаем.
— О! Ожила! Разговорилась! Ну, сбегай, Крошечка, посмотри, кто это ещё к нам в гости пожаловал?
В дверях стоял следователь. Тот самый молодой и неопытный. Но почему‐то при взгляде на него у всех защемило сердце от плохого предчувствия. И оно оправдалось в полной мере. Вежливо, но твёрдо Анну Вольфовну просили проехать в отделение полиции для дачи показания и объяснений того, как она провела позапрошлую ночь.
— А в чём дело? Гуляла я. В доме средством от тараканов полила, чтобы самой не отравиться, гулять пошла.
— Одна гуляли?
— Вдвоём с Крошечкой.
Но следователь возразил, что собака не может считаться полноценным свидетелем.
— Значит, как я понимаю, алиби на момент смерти потерпевших у вас нету.
Голос его звучал удовлетворённо, всё, мол, так, как мы и предвидели. И трём сыщицам настрой полицейского очень не понравился.
Но Анна Вольфовна подвоха не замечала и лишь с любопытством поинтересовалась:
— Вы сказали, потерпевшие? То есть их много?
— Двое.
— А кто умер ещё?
— Вы не слышали, что найдено тело мужчины со следами насильственной смерти?
— Разумеется, я слышала! Но вы сказали, что потерпевших уже двое.
— Пока про первого. Экспертиза установила, что скончался он не просто так, его отравили. И более того, погибший вам был хорошо
