Не убивай меня больше - Екатерина Николаевна Островская
— О-о-о! Какая роскошь! Это ведь французкий «Сельмер Марк» — лучший сопрано-саксофон. Это легенда! Никогда не думал, что увижу нечто подобное. На таком или почти таком играл сам Джон Колтрейн, которого я считаю лучшим саксофонистом всех времен…
Александр посмотрел на Ларису Ивановну и спросил:
— Мне можно будет на нем сыграть?
— Это подарок вам, — улыбнулась Шиманская, — но этот саксофон и в самом деле принадлежал Джону… этому… как вы сказали? Все документы на него там же, в футляре.
Александр вынул из футляра инструмент.
— О-о, — удивился он, — тут и мундштук есть! Но у меня, простите, свой.
Он поднес саксофон к губам и объявил:
— Композиция называется «Блю трейн».
И заиграл. Лариса замерла, пораженная. На сцене снова появились девочки, но теперь на них были не народные платья с вышивкой, а юбочки и джинсики. Услышав джазовую мелодию, они, не сговариваясь, тут же начали танцевать тот же самый танец, который репетировали несколько минут назад.
На сцене появилась все та же полная женщина и начала хлопать в ладоши, но не потому, что решила поаплодировать аккомпаниатору, а затем лишь, чтобы остановить прыгающих от радости девочек.
— Всё, всё! — закричала она. — Это же ни в какие ворота! Под саксофон, под западную музыку танцевать «Березку»! Вы же русские девочки! Возмутительно! Откуда в вас это?! И вы тоже!
Женщина строго посмотрела в сторону аккомпаниатора, разглядывая его спутницу.
Александр закончил играть, посмотрел на новую знакомую и произнес скромно:
— Как-то так.
— А еще сыграйте! — закричала одна из девочек. — Хоть что-нибудь исполните, потому что это лучше, чем на баяне.
— То, что в прошлый раз нам исполняли, — подхватила ее подружка и посмотрела на свою руководительницу. — Ну, Луиза Генриховна, мы в следующий раз еще больше стараться будем, чтобы вы нас не ругали.
— Ну, ругать я вас все равно всегда буду. — Женщина вздохнула и посмотрела на аккомпаниатора. — Ну ладно, исполните что-нибудь, но только не такое вызывающее.
— С удовольствием, — отозвался бывший баянист и объявил для девочек, их руководительницы и своей гостьи:
— Дюк Эллингтон и Хуан Тизол Мартинес, «Караван»!
Снова зазвучала музыка, снова стали прыгать девочки. Ларисе тоже стало весело, да так, что ей и самой захотелось выскочить на сцену и попрыгать.
Александр закончил играть, посмотрел на Ларису удивленными глазами:
— Откуда вы взяли этот чудо-инструмент? Вы же почувствовали, что ноги сами в пляс пускаются. Я теперь верю, что это саксофон Джона Колтрейна. Но как он здесь оказался?
— Долгая история, но это подарок вам от поклонников.
— Зачем вы говорите неправду? Во-первых, у меня нет поклонников, а во-вторых, поклонников настолько богатых, чтобы делать мне подобные подарки.
Лариса улыбнулась широко и приветливо. И потом произнесла, как ей казалось, истину:
— Ни один человек не знает, насколько он богат, пока не узнает, сколько у него друзей.
— Хорошо звучит, но вряд ли это так, — не согласился Саша-баянист. — А мне знакома другая цитата: «Иной и не ведает, как он богат, покуда не узнает, какие богатые люди всё еще обворовывают его». Это Ницше сказал — великий человек. И если бы он не стал великим философом, то стал бы великим музыкантом и композитором. Он с тринадцати лет писал музыку и давал концерты. Но его сочинения критиковали завистники, и он бросил это занятие, чтобы заняться вербальной музыкой, как он называл литературу. — Александр вздохнул и закончил: — Ницше был очень одиноким человеком. А одиночество может поднять человека до вершин творчества или толкнуть его на гнусные преступления. Тяжело жить одному — по себе знаю. Чтобы не было так грустно, я играю на чем-нибудь… На баяне или на кларнете. Если ночь, то я читаю.
— Ницше, — подсказала Лариса.
— Да, я люблю перечитывать Ницше — он очень мудрый. Его мысли давно уже расхватали на цитаты, чтобы блеснуть в обществе своей эрудицией. Он был одинок и беден, но послушайте, как он относился к этому… По-настоящему богат тот, чьи дети бегут обнять его, даже когда его руки пусты… Для меня это звучит как музыка…
Музыкант погладил саксофон, начал убирать его в футляр.
— Но все равно принять такой подарок не могу.
Он поставил футляр рядом с креслом, на которое тут же опустился сам.
— А вы знаете, что у вас есть сестра? — спросила Лариса Ивановна, стараясь произнести эту короткую фразу как можно проникновеннее и ласковее.
Александр зажмурился и ответил, не открывая глаз:
— Сестра у меня была, но теперь ее нет. Разве вы не знаете?
— Я знаю про несчастную Кристину, но у вас есть другая сестра. Зовут ее Лена… Она учится в Петербурге на юриста. Я и сама недавно узнала, кто ее отец. А мать ее вам известна…
Александр наконец открыл глаза.
— То есть вам известно, кто мой отец?
Лариса кивнула.
— На самом деле моим отцом был и останется навсегда Георгий Васильевич Колесников — старший лейтенант, командир роты триста сорок пятого десантного полка. Он меня вырастил и воспитал таким, какой я есть. Это он, хромая на протезе, привел меня в Дом культуры и записал в студию духовых инструментов, а потом купил мне кларнет. Это он привел меня в секцию бокса и сказал, что мужчина должен уметь защитить себя, свою любимую женщину и Родину. Перед смертью он мне сказал, кто мой биологический отец. Хотя он не так выразился. Он сказал, твой отец по крови — другой человек, но он тоже неплохой. Если с ним случится беда, помоги ему. Я тогда спросил и про Кристину, и он сказал, что и Кристина дочь того человека. Мать при этом присутствовала, и она подтвердила… Вы сказали про сестру, и я сразу догадался, о ком вы говорите. Здесь, в детском хоре, солировала девочка — Лена Чернова… Она похожа, конечно, на Кристинку, но не так чтобы очень. Внешнее сходство, конечно, есть… Но голос — один в один — такой же тембр и чистота… Это не только я заметил. Да они одну и ту же песню пели: «Слышу голос из туманного далека…» Теперь все ясно. Понятно теперь, от кого этот подарок, но принять его все равно не могу — он слишком дорогой. Так что верните его Николаю Захаравичу и поблагодарите за то, что он… Не надо благодарить — просто верните без всяких слов…
— Не смогу вернуть: он умер сегодня, а этот подарок — его последняя воля. Он гордился и вами, и Кристиной, и теперь вот еще и Леночкой, радовался вашим успехам. Он раздал все свое имущество:
