Огни Хафельберга - Софья Валерьевна Ролдугина
Сам альбом так и остался наверху, в сырой башне, и совесть в образе прекрасной Евангелины Штернберг уже начинала маячить на задворках подсознания. Надеюсь, это все не зря. Свечи давали более ровный свет, чем зажигалка, и теперь становилось очевидным, что на обеих фотографиях рядом с Иоганном один и тот же человек, очень похожий на образ из воспоминаний. Только на ранней фотографии у него были длинные волосы и более мягкое выражение лица.
Со второй же смотрел по-военному стриженный молодой мужчина лет 30, обнимающий за плечи уже не улыбчивого ребенка, а подростка в кадетской форме. «Между фотографиями лет семь разницы, и это совершенно точно один человек, но глаза, глаза, почему он так изменился?» Марцель попытался вновь прочитать надпись на обороте, но буквы расплылись от времени.
«Йон?» «Нет, не похоже». «Лао?» «Не, это что-то китайское, а парень европеец». От размышлений его отвлекла Ульрики. Она в полном молчании подошла и села рядом, положив раскрытую книгу на колени. — Ничего себе, Фолиант! — Марцель спрятал фотографии в карман и склонился над записями. — Сколько тут страниц? Тысяча? Две? И почему ты открыл её именно здесь?
Записи двадцати двухлетней давности. — А-а-а… — Марцель не успел договорить, Ульрике ткнуло пальцем в строчку в нижней части листа. — Посмотри сюда. Это запись о рождении близнецов. Мальчику дали имя Николас, в миру — Клаас, а девочка — Наоми, — прочитал Марцель, чувствуя, как у него немеют губы. — Наоми и класс Веберы — внуки Маркуса и Катарины Вебер, дети Валентина и Урсулы Вебер, в девичестве Штайн.
Твою мать! Они у нас под носом были! Все сходится! Происхождение псевдонима, родной город, эти чертовы способности к стратегии, которые в их семейке у каждого второго… Нет, я не верю, что Шелтон все еще не догадался. Марцель осёкся. — А ведь он ходил к Вебером, дважды, причём давно, и уже тогда он понял.
Сердце застучало так, что стало больно, в глазах заплясали золотые пятна. — Почему он не сказал мне? — Марцель. Кулирики потрясла его за плечо, и он с трудом вынырнул из вязких мыслей. — Круто! Просто супер! — нервно улыбнулся. — Слушай, ты сильно обидишься, если я сейчас трусливо сбегу!» Ульрике опустила взгляд, как будто всё поняла. Впрочем, может, и не как будто.
Беги, — она шаркнула ногой по каменному полу. — Промокнешь ведь до нитки. Ты вернёшься? — Наверно. Марсель старался не смотреть на неё, врать было неприятно. — Буду ждать, — пообещала Ульрике без улыбки. — А если не дождусь, сама за тобой пойду. Ты ведь так и не ответил мне на вопрос. — На какой? — Насчёт нового пути и другой судьбы.
А-а-а! — Марцель с трудом взглотнул и ухмыльнулся. Образ Шелтона, пинком вышвыривающего его из своей жизни, был до ужаса реалистичным. — Не уверен, что у меня вообще выбор есть. Давай потом об этом, а? — Хорошо. — Покорно согласилась Ульрике, всё так же глядя в пустоту и поглаживая живот кончиками пальцев. — Иди. Она зажмурилась, и в воображении у неё вспыхнуло лицо Марцеля, — как ярко освещенная афиша или единственная цветная фотография в черно-белом альбоме с траурной лентой через уголок.
Марцель поднялся на ватных ногах и побрел к выходу. Почему-то натолкнуться на Александра Декстера теперь было совсем не страшно. За недолгие четверть часа дождь превратился в невнятную морость. Марцель шлепал по сырой мостовой, запрокинув лицо к небу, иногда оступался, но чудом держал равновесие, как пьяница. Иногда в придорожных кустах что-то шуршало и покошачий фыркало, и тогда появлялось ощущение, что затылок сверлит дружелюбный, но слишком внимательный взгляд.
Окно на втором этаже дома Вальцев горело мутным, тревожным, красно-желтым светом. Шелтон не спал. Он ждал. Ты в последнее время особенно непредсказуем. Стратег не злился, не упрекал и даже не пытался уязвить тонким сарказмом. Спокойная констатация факта, легкая усталость, легкий привкус вины.
Из-за последнего было страшновато. — У меня уже крыша едет, — нервно хохотнул Марцель, — с этим чокнутым городом, его кошками, призраками и прочей хренью. Извини, что сбежал утром, просто мне надо было голову проветрить. — Проветрил? — также спокойно поинтересовался стратег. — Ну да. — Замечательно. В таком случае у тебя есть пятнадцать минут на какао, переодевание и укладку волос, а затем мы уезжаем.
Я взял в прокате машину. «Она стоит на подъездной аллее. За ночь доедем до Коблинса, остановимся там. Завтра я расскажу дальнейшие планы». Марсель нелепо застыл посреди комнаты, щурясь на оранжевую лампу и чувствуя, как у него желудок перекручивается песочными часами. «А как же Ноаштайн?» Шелтон вежливо и холодно улыбнулся. «Тебя это не должно беспокоить. Я решу проблему самостоятельно».
Океан разума застыл под толстой коркой льда. Где-то там, очень-очень глубоко, всё ещё жили мощные течения, но чужакам вход был воспрещён. — Ты ведь не собирался мне рассказывать о том, что уже нашёл его, ну, Аштайна? — Нет. Шилтон даже и не думал лгать. Только сейчас Марцель заметил, что напарник одет по-дорожному. Тёмные брюки, чёрная водолазка, мафиозные кольца, как во время последней вылазки.
Скресел, и со спинки стула исчезла неряшливо развешанная одежда, со стола, записи и визитки. И только сиротливая горка любимого Марцеллевого хлама по-прежнему валялась в открытом ящике. Очки, брелоки, напульсники и новенький желтый мобильник. — А я его сам нашел. — Ну а, — сознался Марцель. Кровать натужно скрипнула, словно кроме веса обычного человеческого тела она приняла и всю тяжесть мыслей.
В церковной книге записей о рождении. Близняшки Вебер, Наоми и Клаас, умные детки из семейке стратегов, мне Уллирики подсказала. — Ах, Уллирики, конечно. Шелтон плавно сложил ноутбук, и дышать почему-то сразу стало тяжелее. — Я думаю, что тебе не стоит с ней так тесно общаться. Впрочем, судя по твоему виду, куда уж теснее.
Он ухмыльнулся, и гримаса на его лице, такая непривычная и потому пугающая, пачкала что-то в душе сильнее, чем можно было вынести молча. — Заткнись! Не твое дело! — Совершенно верно, не мое. Шелтон встал, опираясь на стол. Лицо оказалось в тени, невыразительное и жуткое пятно, расплывающееся перед глазами. Мартель сморгнул, и расплываться пятно перестало. — Что ты о ней знаешь?
Наверняка, лишь то, что она тебя использует, Шванг. А тебе это нравится. И ты не задумываешься, что не только сам тонешь, но и топишь меня. А теперь хватит разговоров. Переодевайся и спускайся к машине. Дважды я повторять не буду. — Нет, будешь! — Марцель взорвался. Его уже просто трясло, как в лихорадке. — Почему ты решаешь? Какого черта? Я что, права голоса не имею?
Как я должен уезжать? А убийца Рут — пирокинетик. — Хочешь, оставайся здесь. Один. Температура голоса Шелтона, наконец, сравнялась с температурой его мысленного океана. — Честно признаться, я уже устал от твоих капризов. Что же до пирокинетика и его жертв? Думаю, призраки не станут преследовать тебя в другом городе. — Это мне не подходит, — зло отрезал Марцель.
Твои проблемы. — Я должен остаться и найти пирокинетика. — Ты никому ничего не должен, — произнес Шелтон с нажимом, и глаза у него странно блестели. — Шуванг, от твоих пятнадцати минут осталось чуть больше десяти. Оранжевый свет лампы был жёстким и безжалостным, как тот огонь, что пожрал Рут, и Даниэлу, и ту девочку с плеером около школы.
Марцель встал с кровати и попятился к двери. — Мне нужно подумать. — Шуванг, стой. Шилтон поднялся и шагнул к нему, вытянув руку. Инстинкты шептали — сейчас, сейчас он дотронется до тебя, и все, пиши, пропало, усыпит и вывезет, как лишний чемодан. — Не делай глупостей, о которых будешь потом сожалеть. Я, — Марцель облизнул губы, чувствуя горьковатый привкус пепла.
— Извини. И ударил телепатически, дезориентируя на пару минут. Пришел в себя он уже на улице, за полквартала от дома Вальцев. Дождь прекратился совершенно, но стало будто бы еще темнее. Вдали, по краю неба, стелились редкие молнии. — Твою мать! — тихо и отчетливо произнес Марцель, безвольной биомассой оседая на землю. — Что я сделал-то?
Уезжать из города было нельзя. Марцель просто не мог, как будто пепел, оставшийся от труд, осел в легких и намертво привязал к этой земле. Струсишь, сбежишь, и в другом месте не сможешь дышать. — Но и отпустить Шелтона?
