Фам фаталь - Валентина Демьянова
Я как глянула, сколько нужно грузить, так и ахнула. Нас ведь только трое, и все женщины. А тут по всем залам ящиков понаставлено! У нас ведь очень богатое собрание было. И бронза, и картины, и мебель, и фарфор, и книги. Такому собранию редкостей мог и более крупный музей позавидовать.
– Откуда ж такое богатство?
– А это все Леонид Николаевич! Необыкновенный человек! Подвижник! Если бы не он да не группа таких же энтузиастов...
Женщина подошла к большой фотографии на стене, осторожно провела сухонькой ладошкой по стеклу и с легкой грустью произнесла:
– Вот он какой в те годы был, Кайсаров Леонид Николаевич. Первый «красный» директор нашего музея.
На портрете запечатлен мужчина импозантной наружности, с пышными темными усами и такой же пышной шевелюрой. Хотя бывшая подчиненная и назвала своего директора «красным», мне Кайсаров больше напоминал вальяжного барина. То, как свободно сидел он в большом кресле, небрежно закинув ногу на ногу, одной рукой придерживая шляпу на колене, а другой сжимая трость, выдавало в нем человека, уверенного в себе и с большим чувством собственного достоинства. Да и одет «красный» директор был совсем не по пролетарской моде: светлый летний костюм, белая рубашка со стоячим воротником, темный галстук. Массивный перстень на руке.
– После Октябрьской революции в округе много усадеб осталось без хозяев, – продолжала рассказывать Евдокия Васильевна. – Кто сбежал за границу, кого арестовали, а кого и к стенке поставили. В результате большие богатства, копившиеся не один век и не одним поколением, остались без пригляду. Все имущество правящего класса, конечно, объявили народным. Да что с того толку? К каждому дому охрану не приставишь. А вокруг Гражданская война бушует, банды мародеров бесчинствуют, да и крестьяне не прочь пограбить. Вот и ездил Леонид Николаевич с единомышленниками по усадьбам, собирая самое ценное. Не простое это дело, скажу я вам! Тут нужно иметь и характер, и огромные организаторские способности! Часто совдепы противились вывозу ценностей, считая, что все должно оставаться в имении. Крестьяне тоже не разрешали забирать вещи из усадеб, у них свои планы имелись касательно господского добра. Нужно было найти подходящие слова, убедить, а иногда и власть употребить.
– И все же, несмотря на все трудности, Кайсарову удалось собрать отличную коллекцию произведений искусства, – заметила я.
– У него был очень сильный характер, – откликнулась Евдокия Васильевна.
– Вы рассказывали, как испугались, глядя на гору ящиков в залах музея, – напомнила я.
– Точно. Испугалась. Чтоб такое количество перетаскать, и десятка человек не хватило бы. В общем, побежала я в слесарные мастерские. Были тут по соседству такие до войны. В то время мужчин почти не осталось, подростки работали. Уговорила директора выделить мне ребят, привела их в музей, стали мы ящики во двор выносить. Полдня прошло, орудия били уже в нескольких километрах от окраины, а директора все нет. Две другие сотрудницы, постарше меня, сильно нервничали. У них дети дома остались, а тут такое творится. Наконец вернулся Кайсаров. С ним машины пришли, всего восемь, на них и половины того, что имелось, не увезти. Леонид Николаевич приказал грузить только самое ценное. Сам ходил среди ящиков и нужные отмечал.
– Трудно, наверное, ему далось такое решение? – участливо заметила я.
– А то нет! Столько лет собирал, а теперь вынужден бросать. Управились мы только к вечеру. Машины ушли, всех, кто помогал грузить, директор по домам отпустил, остались только самые доверенные. Почти всю ночь мы работали, сносили в подвалы собора Рождества Богородицы оставшиеся вещи и там прятали.
– Не боялись, что немцы найдут?
– Нет. Там такие двойные подвалы, один под другим, что постороннему ввек не догадаться.
– Но кто-то из тех, кто принимал участие в этом захоронении, мог потом немцам донести. Во время войны такое случалось.
– Всякое бывало, но тут ему опасаться не приходилось. Те, кто ему помогал, люди надежные и Кайсарову полностью преданные. И прав он оказался. Ничего немцы не узнали, иначе бы собор перед отступлением не взорвали.
– Неужели оккупанты не пытались выяснить, куда делись оставшиеся ценности?
– Никто толком не знал, что происходило в музее перед отступлением наших. Не до того. На окраинах шел бой, все, кто мог, в спешке покидали город.
– И директора потом немцы не беспокоили? Не вызывали на допрос, не задавали вопросов?
– Некого было беспокоить: Кайсаров погиб во время бомбежки.
Женщина оттаяла, говорила свободно, скорее всего, ей приятно вспоминать о тех годах, когда она была молода. Я решила воспользоваться благоприятным моментом и рискнуть спросить о том, что меня интересовало.
– Евдокия Васильевна, как вы думаете, куда могли деться картины Галлера после его ареста?
Женщина моментально замкнулась:
– Почему вы задаете этот вопрос мне? Я откуда знаю?
– Из вашего рассказа я поняла, что Кайсаров пользовался большим авторитетом в городе. Значит, сотрудники НКВД, занимавшиеся делом Галлера, вполне могли привлечь директора музея для решения судьбы оставшихся без хозяина картин. Все-таки Галлер не простой художник, а мастер с мировым именем. Не думаю, что они взяли и просто уничтожили такую коллекцию полотен.
– И зря не думаете! Они и не такое уничтожали! Но если даже с Леонидом Николаевичем и консультировались, мне он об этом не докладывал.
– Да, конечно. Просто я подумала...
– Нечего тут думать! Кайсаров кем был? Директором! А я кем? Рядовым сотрудником! С чего ему со мной откровенничать? А почему вас так интересуют работы Галлера?
– Вообще-то меня
