Дочь Иезавели - Уилки Коллинз
Глава VIII
– Я готов держать пари, – сказал Фриц после прочтения письма, – что низкий человек, написавший это письмо, – женщина.
– Что заставляет вас так думать?
– Следы клеветы, обрушившейся на бедную мадам Фонтен во время моего пребывания в Вюрцбурге, вели к женщинам. Они ненавидят мать Мины, ибо завидуют ей. Она во всем их превосходит: в красоте, изяществе, умении одеваться и во всем остальном. Она звезда на фоне глупых домашних клуш. Разве справедливо признавать ее виновной без всяких доказательств? Она якобы предала бесконечное доверие мужа, вскрыла печать и украла яды – какие нелепые обвинения против беззащитной женщины! О моя бедная, дорогая Мина! Как ей сейчас тяжело, ведь она не обладает силой характера матери. Я должен немедленно ехать в Вюрцбург, чтобы ее утешить. Пусть отец говорит что хочет, я не могу оставить в беде этих женщин. Возможно, против вдовы уже завели уголовное дело? А может, и приговор вынесен? Эта неопределенность ужасна! Неужели, по вашему мнению, я должен слушаться отца, хотя он ведет себя неразумно и несправедливо?
– Спокойнее, Фриц, спокойнее!
– Послушайте, Дэвид, я могу доказать свою правоту. Отец не знаком с матерью Мины и слепо верит тому, что о ней говорят, считая, что дыма без огня не бывает. Клянусь честью, другой причины противостоять нашему с Миной браку нет. Разве справедливо осуждать женщину, не выслушав, что она скажет в свою защиту? Сейчас я как никогда нуждаюсь в заботах своей дорогой мамочки! Будь она жива, непременно заставила бы отца устыдиться его предрассудков и узкого взгляда на вещи. У меня ужасное положение, и от осознания этого голова идет кругом. Если я поеду в Вюрцбург – это разрыв с отцом. Если останусь – перережу себе горло.
Во второй бутылке на дне осталось немного пива. Фриц вылил остатки в стакан с твердой решимостью допить все до последней капли.
Я воспользовался минутной паузой и посоветовал моему другу проявить терпение. Новости из Вюрцбурга, напомнил я, можно почерпнуть из немецких газет, регулярно поступавших в иностранное кафе по соседству. Для большего успокоения Фрица я сообщил, что на днях по поручению тетки отправляюсь с деловыми бумагами во Франкфурт к мистеру Келлеру и там наведу об этом деле подробные справки. А если удастся, лично побываю в Вюрцбурге при условии, что Фриц вооружится терпением и будет дожидаться лучших времен, которые непременно наступят.
Только мне удалось немного успокоить Фрица, как пришлось переключить внимание на проблему более серьезную – освобождение из лечебницы Джека Строу. Тетушка призвала меня к себе.
Она сидела за своим бюро, напротив, за рабочим столом расположился старший клерк.
Мистер Хартри всецело поддерживал адвоката в нежелании теткиного вмешательства в процесс лечения сумасшедшего. Но на первом месте был долг перед хозяйкой, и после почтительного протеста он согласился выполнить ее требования. Сейчас клерк был занят тем, что выискивал под руководством тетки подходящие для этого случая инциденты. Тетушка позвала меня с тем, чтобы я помог в редактировании рабочего варианта документа и переписал его набело. Конечно, я последовал примеру мистера Хартри и, оставив свое мнение при себе, подчинился тетке.
На следующий день, сдержав обещание, она навестила бедного Джека. Оставленная ему на хранение сумочка была в целости и сохранности. Это обстоятельство только укрепило ее в решимости настоять на своем. Сумасшедший Джек не только знал, что такое ответственность, но и доказал это на практике. Смотритель улыбнулся и сказал с тонкой иронией: «Я всегда знал, мадам, что этот парень хитрец».
С этого дня опасная задумка тетушки стала семимильными шагами продвигаться к своему осуществлению, что вызывало у нас величайшее изумление.
Первым делом она обратилась к другу покойного мужа, занимавшего высокое положение при королевском дворе, и также встретила решительное неприятие своего плана. Она тщетно уверяла, что намерена провести один-единственный эксперимент такого рода с Джеком Строу, а потом передать право дальнейшего развития гуманного плана мужа людям более компетентным и умеющим лучше справляться с возникающими опасностями и трудностями. Тетка добилась лишь обещания еще одной встречи в присутствии джентльмена, чье мнение было особенно важно. Этот придворный врач был известен в своей профессии либеральными взглядами, и, как сказал друг, в интересах миссис Вагнер прислушаться к его беспристрастному мнению.
Готовясь к встрече, тетушка захватила с собой для пущей убедительности дневник покойного мужа с неоконченными заметками о лечении душевнобольных людей теплым с ними обращением и нравственным влиянием.
Как она и предполагала, именитого доктора больше заинтересовали эти записи, чем ее далеко не научное описание конкретного случая. Новизна и разумность идей ее мужа произвели на доктора большое впечатление, и он открыто это признал. Однако он, как и все остальные, возражал против желания тетки испробовать на практике эту революционную реформу, пусть даже в единичном случае. При встрече с очередным противостоянием тетка потеряла терпение и смело изложила собственный взгляд на вещи. Спор был в самом разгаре, как дверь в комнату отворилась, и вошла дама в костюме для прогулки в сопровождении двух компаньонок. Мужчины вскочили на ноги, один успел шепнуть тетке: «Принцесса!»
Эта высокопоставленная особа, которую смотритель психиатрической клиники не решился назвать, была дочерью Георга III. Направляясь на прогулку, принцесса услышала за дверью громкий разговор и имя «Джек», произнесенное женским голосом. Унаследованное от венценосного отца непреодолимое любопытство побудило принцессу отворить дверь и без всяких церемоний войти в комнату.
– О чем спор? – спросила она. – И кто эта дама?
Миссис Вагнер представили, и она сумела воспользоваться счастливым случаем, который прямо шел ей в руки. Принцессу сначала поразил рассказ, потом заинтересовал, а под конец она уже разделяла тетушкину точку зрения. В монотонной придворной жизни замаячило романтическое приключение, в котором могла принять участие и дочь короля. Ей вспомнились примеры Боадицеи[4],
