Идеальная девушка - Рут Уэйр
Ханна жмет на латунную кнопку звонка рядом с надписью «Х. Блэнд».
Ожидание длится ужасно долго, ноги Ханны все больше мерзнут и коченеют на черно-белой плитке крыльца. Наконец переговорное устройство издает треск, и Хью с безупречным оксфордским акцентом спрашивает:
– Кто там?
– Хью? – У Ханны начинают стучать зубы. – Эт-то я, Ханна. Т-ты можешь меня впустить?
– Ханна? – удивляется Хью. – То есть… да, конечно. Но что…
– Я р-расскажу наверху, – едва удается выговорить ей. Недолгое пребывание в теплом салоне такси только усугубило ощущение холода на улице. Промозглый ветер кружит на крыльце мертвую листву, и Ханну окатывают новые волны дрожи.
– Ох, ну да, разумеется. Я сейчас нажму сигнал. Пятый этаж.
– Я помню. – Она обхватывает себя руками и крепче сжимает зубы, чтобы не стучали.
Раздается протяжное жужжание, Ханна толкает дверь с такой силой, что она с размаху бьется о стопор, и вбегает в подъезд дома.
Нельзя сказать, что в подъезде тепло, однако все же теплее, чем на улице. Ханна нажимает кнопку крохотного старомодного лифта с решетчатой дверью-гармошкой и в нетерпении ждет, пока кабина со скрежетом спустится на первый этаж. Во время подъема ее охватывает непреодолимое желание упасть на колени, придерживая руками живот, и завыть во весь голос. До Ханны только сейчас доходит весь ужас случившегося. А ведь Хью пытался ее предупредить. Вот что хуже всего. Он пытался предупредить о том, что может произойти, если она будет продолжать копать, настаивать на своем и отвергать версию событий, ставшую для всех привычной. Он пытался ее вразумить, но она не прислушалась, и теперь приходится расплачиваться.
Лифт, кряхтя, останавливается на пятом этаже, Хью ждет на лестничной площадке в узорчатом шелковом халате с чашкой кофе в руках. На нем нет очков, отчего лицо выглядит непривычно беззащитным и каким-то незаконченным. Однако стоит Ханне открыть латунную решетку лифта, выражение его лица меняется с озадаченно-гостеприимного на растерянно-встревоженное.
– Какого… Ханна, что случилось? Где твоя обувь? И что это? Кровь?
Ханна смотрит на ноги. Он прав. Ступни кровоточат, а она даже не заметила, когда поранилась. То ли наступила где-то на битое стекло, то ли просто поранила подошвы о грубый асфальт. На черно-белых квадратах кафельного пола в лифте образовались смазанные алые пятна.
– О черт! Извини…
Она наклоняется, пытаясь дотянуться до ступней в узком пространстве. Хью качает головой. Он решительно берет ее под руку, силой заставляет выпрямиться и ведет по коридору к открытой двери квартиры, ласково подталкивая в спину.
– Никаких извинений. Заходи. Я вызову уборщицу, она приберет.
– А как же твои ковры? – Ханна останавливается на пороге. Она совсем забыла о чистеньких кремовых дорожках, которыми выстлан весь длинный коридор и лестница.
Хью закатывает глаза, словно говоря: «К черту ковры», но все-таки открывает шкафчик, спрятанный за настенной панелью, и достает пару тапочек.
– Вот, надень, если размер подойдет. А сейчас ради бога присядь, пока не упала. Что стряслось?
– Дело в Уилле, – вырывается у Ханны. К своему ужасу, она не в силах что-то еще добавить. Ее душат рыдания, слезы рвутся наружу, брызгая из глаз, текут по щекам. Без всякого предупреждения вырывается мощный громкий всхлип, потом второй, и вот ее уже сотрясают неудержимые рыдания.
– Ну что ты, Хан, – растерянно бормочет Хью и неловко расставляет руки. Ханна против воли падает в его объятия. Хью не мастер обниматься. Он слишком высок, костляв и неловок. Зато добр, ласков. Они стоят, обнявшись, в коридоре, хотя им изрядно мешает живот Ханны. Она рыдает, как ребенок, роняя слезы на вышитый шелковый лацкан халата Хью.
Постепенно поток слез сменяется отдельными всхлипами, потом икотой, наконец судорожными вздохами, Ханна берет себя в руки, отстраняется. Протерев сначала глаза, затем очки, она видит, как безбожно обслюнявила дорогой халат – такие вещи не стирают, их отдают исключительно в химчистку.
– Прости, – охрипшим голосом произносит она. – Я не хотела… О боже, твой прекрасный халат. Я так сожалею, Хью. У тебя найдется салфетка?
– Вот, возьми, – говорит он.
Ханна не увидела, откуда он вытащил льняной носовой платок с вытканными в уголке инициалами. У нее дома все пользовались одноразовыми бумажными носовыми платками. Так или иначе, можно высморкаться. Не решившись вернуть Хью использованный платок, она прячет его в карман, намереваясь потом сунуть в корзину для грязного белья в ванной комнате.
– Полегчало? – спрашивает Хью.
Ханна кивает. Это правда и одновременно ложь. Ей отчаянно хотелось выплакаться, и теперь она чувствует себя лучше. Подобное очищение не способен дать никакой разговор. С другой стороны, ей едва ли легче. С момента, как она переступила порог квартиры Хью, положение не стало менее ужасным и неисправимым.
– Проходи в гостиную, присядь, – предлагает Хью. – Я заварю для тебя чай, и ты все мне расскажешь.
* * *
Проходит полчаса. Ханна сидит на белом бархатном диване Хью, поджав под себя ноги в тапках и накрыв колени покрывалом.
– Неужели он признался? – словно не в силах поверить, переспрашивает Хью. – Он действительно сказал, что убил Эйприл?
– Не совсем. – У Ханны не поворачивается язык назвать вещи своими именами. – Я спросила его, и он ответил… – Ханна, сглотнув, с неимоверным трудом продолжает. – Он сказал: «А ты как думаешь?» и рассмеялся.
– О боже, – скорбно произносит Хью с безнадежной тоской в глазах. – Видит бог, как я жалею, что рассказал тебе о шуме за стеной.
Ханна трясет головой:
– Нет, Хью. Не надо. Если это правда… – Она замолкает, не в силах высказать мысль вслух, и вместо этого говорит с ощущением утопающей, цепляющейся за соломинку: – Хью, а если это был не он? Если это была смотрительница? Или кто-то не в его, а в другой комнате?
Хью, будто постаревший на десять лет, качает головой.
– Нет, – наконец шепчет он. – Это был Уилл. Я слышал, как он говорил с кем-то за стеной. Это был Уилл.
В душе Ханны умирает последний луч надежды. Ей кажется, что она всю жизнь из последних сил цеплялась за слабеющий канат, и теперь оборвалась его последняя нить.
Уилл находился в колледже. И лгал больше десяти лет – все время, пока продолжались их отношения.
– Почему ты до сих пор молчал? – выдавливает она. – Почему ничего никому не говорил?
Ханна не хочет, чтобы ее слова прозвучали как упрек, однако промолчать не в силах. Хью по-прежнему качает головой все с тем же скорбным выражением, как бы заранее принимая любые обвинения,
