Призрак Мельпомены - Лора Перселл

Она стояла в прежней гримерной Лилит, уперев руки в свои худосочные бедра, а я подкалывала булавками подол ее платья спереди. Шлейф, подобно облаку, красиво струился сзади.

– Ну наконец‑то вы, жуткие костюмеры, сподобились что‑то сделать правильно. – Она поправила волосы. – Я хочу сказать, что Лилит никогда так хорошо не выглядела.

Покрутив булавку между указательным и большим пальцами, я представила себе, как вонзаю ее прямо Джорджиане в нос. Лилит никогда бы не согласилась на такую нелепую роль, как Маргарита. Персонаж был настолько наивным, что по сравнению с ней даже Джульетта воспринималась хозяйкой публичного дома.

– Как жаль, что мистер Уитлоу отказывается играть со мной Фауста! Мне кажется, увидев меня сейчас, он бы передумал. Кто бы смог устоять?

– Ты выглядишь красавицей, Джорджиана, – неохотно признала я, – но недостаточно соблазнительна. Тебе не изгладить из его памяти того, как доктор Фауст истек кровью и умер.

Она надула губы.

– До чего же ты противная.

Феликс Уитлоу собирался играть Мефистофеля, как когда‑то. Возможно, знакомая роль придавала ему уверенности – однажды в этой роли ему уже удалось избежать неприятностей. Но я не завидовала его возвращению на сцену. Увидеть, как твой партнер, исполняющий одну из главных ролей, умирает посреди сцены, ужасно само по себе; ему же пришлось стать свидетелем двух таких смертей.

– Ну, ты закончила? Мне нужно успеть подучить роль перед тем, как меня пригласят на репетицию. Хорас хочет, чтобы на этой неделе мы уже читали по памяти. Я не волшебница, дорогая.

Я кивнула.

– А я сейчас пойду перешивать. Осторожнее переступай через платье. Не повыдергивай булавки.

Я помогла ей освободиться от костюма и переодеться в обычную одежду. От ее кожи исходил совсем другой запах, не такой, как у Лилит, более мягкий. Мне пришлось приложить усилие, чтобы справиться с охватившим меня чувством горести.

– Не забудь подшить мне то маленькое платьице для сцены в соборе, о котором мы говорили, – напомнила Джорджиана.

– С тобой не забудешь.

– Оно должно быть идеально, дорогая. Я опять заставлю тебя его переделывать, пока оно не станет идеальным. Это та самая сцена, в которой меня запомнят.

У меня на языке вертелись язвительные замечания. Меня так и подмывало сказать ей, что такую безвкусную куклу, как она, никогда не запомнят, как бы она ни была одета.

– Ты бы лучше роль учила, – пробормотала я и отвернулась.

Держа в руках свое воздушное творение, я с трудом вышла из гримерной и закрыла за собой дверь. На ней золотыми буквами уже было написано имя Джорджианы. Имя Энтони Фроста сменили на Феликса Уитлоу. Меня в очередной раз поразила мысль о том, что двоих актеров уже нет в живых. Я больше никогда не увижу, как они заходят в эти двери.

Стараясь не разреветься, я прошла за сценой и направилась к лестнице, ведущей на колосники. На сцене полным ходом шла репетиция «Фауста», сцены с Мефистофелем.

– Ученым странником, знать, пудель был?

Я выглянула на сцену. На стене за газовым светильником блестели новые панели из красного дерева; ничто не указывало на то, что здесь Лилит отдала театру всю свою жизненную энергию. Но все же она оставила здесь и частичку себя. Свою сущность. Если я внимательно вглядывалась во мрак оркестровой ямы, то перед моими глазами представало ее вытянутое бледное лицо, блестящие глаза и темные струящиеся по плечам, как река в ночи, волосы.

Взбираться по лестнице было для меня настолько привычно, что стало практически второй натурой, но мне почему‑то казалось, что издаваемый ступенями звук изменился: превратился в глубокий многострадальный стон. Над сценой было не лучше. На декорационные рамы натянули пейзаж для сцены Вальпургиевой ночи в горах Гарца. Там черный смешивался с оттенками серого, превращаясь в клубящийся дым, а яркий рубец изображал расколовший небо всполох молнии. Над вересковой пустошью поднимались языки пламени; Оскар добавлял к ним искры, стряхивая кисть на холст.

Заметив меня, он прервал свою работу.

– Ну как ты? – На нем, как и на холсте, виднелись оранжевые пятнышки; его лицо и руки были покрыты мелкими красными брызгами.

– Отвратительно, – сообщила я ему тихим голосом. – Отвратительно… всё.

– У меня то же самое. Я думал, мне было плохо, когда Джорджиана сбежала, но теперь она вернулась, а мне стало еще хуже. Она уничтожила «Меркурий». – У него на скулах задвигались желваки. – Неужели нельзя было оставить нам хоть что‑то?

– Мне кажется, я не смогу, Оскар. Не могу работать там, где умерла Лилит. Она еще здесь. Я… ее чувствую.

Оскар крепко сжал мою руку, и мне было наплевать на то, что он мог испачкать платье краской.

– Конечно, она все еще здесь. Она столько отдала этому театру.

– Это должно было служить утешением, но нет. У меня такое чувство, что Лилит застряла здесь, как в ловушке.

Взгляд Оскара сделался пристальным и сердитым.

– Возможно, так и есть. Духи убитых не могут упокоиться.

Я с трудом сдержала подступившие рыдания.

– Куда подевался шеф? Ты видел, чтобы он приходил?

– Нет, всем стала заправлять миссис Дайер. Она прямо‑таки прижала его к ногтю. Теперь он нам ничем не поможет, Джен. И полиция не поможет. Придется нам самим о себе позаботиться.

Я никак не могла с этим смириться. Не могла просто ничего не делать.

– Он хотел поговорить со мной, – сказала я Оскару. – Когда я приходила к ним домой, шеф попытался со мной поговорить, но миссис Дайер следит за ним, как за заключенным. В тот момент я была так расстроена, что не обратила на него никакого внимания. Возможно, нужно было его выслушать. Может статься, что у него есть какая‑то улика против жены и Джорджианы? Мне нужно увидеться с ним.

– Подожди минуту. У миссис Дайер ведь есть этот лакей? Он приметит тебя за милю. А что, если… что, если вместо тебя поеду я?

– Ты думаешь, шеф тебя примет?

– Я могу попытаться. Выйду попозже, сделаю вид, что доставляю записку. Если я постучу в дверь для прислуги… может, меня и пустят. Прислуга Дайеров никогда не видела нас вместе. Игра стоит свеч, разве нет?

Я сжала его руку.

– Будь осторожен.

– Я найду способ, Дженни. Обещаю. – Он украдкой глянул через плечо. – Пойду работать, пока не влетело.

Мне не хотелось, чтобы он уходил. Я почувствовала, как мое лицо сморщивается.

– Я не смогу, – снова повторила я.

– Нет, сможешь! Ты сильней любого из всех, кого я знаю. Всего одна новая пьеса. – Он положил руки мне на плечи и внимательно посмотрел прямо в глаза. – Всего одна пьеса, и