Сомневающийся убийца - Цзюньлинь Чэнь
Той ночью перед моими глазами вновь возникли два холодных тела, лежащие в луже крови…
Любой другой обычный человек спустя двадцать пять лет, скорее всего, позабыл бы об ужасной трагедии и начал новую жизнь. Но я не такой. Если я не могу восстановить доброе имя жены и дочери, зачем вообще нужен такой закон? Пусть я и знал, что между справедливостью и правдой едва ли всегда можно поставить знак равенства…
Срок давности за преступления, которые караются высшей мерой наказания – смертной казнью, – составляет двадцать лет, по истечении которых полагается прекратить уголовное дело, или заявить об отказе от дальнейшего судебного преследования, или объявить о признании невиновности.
За столько лет погружения в правоведение я впервые на себе ощутил холодность закона. С момента совершения преступления прошло двадцать пять лет, и привлечь к уголовной ответственности подозреваемого Лян Го невозможно. Судебная практика придерживается принципа «ретроспективности закона, но с необходимостью вынесения более мягкого наказания, если таковое предусмотрено более новым законом»[30], а также принципа in dubio pro reo[31]. Соответственно, судебные органы, не имея никаких доказательств, сразу отклонили бы иск и уж точно не стали бы подавать письменное прошение в Верховный суд для возобновления уголовного преследования.
Я понимал, что система сроков давности создана для того, чтобы экономить судебные ресурсы, и исходит из того, что, если подозреваемый за столь долгий срок не совершил новое преступление, значит, он изменился к лучшему, а раны, нанесенные пострадавшему и его семье, давно затянулись, и незачем заново обострять социальные противоречия.
Но разве Лян Го раскаялся? И я, член семьи потерпевших, не простил его. У ненависти нет срока давности.
Мой мозг без остановки обдумывал детали соответствующих положений законов. От философии права до уголовного права, от истоков возникновения юриспруденции до эволюции ее развития – мысли скакали от одного к другому. Ураган размышлений захватил меня, но все труды были напрасны. Я не видел ни проблеска надежды.
Каждый раз, подходя к главному входу в здание факультета права, я на мгновение останавливался и с благоговением смотрел на статую богини Фемиды. Греческая богиня закона и правопорядка левой рукой высоко поднимает весы, в правой сжимает меч, карающий зло. Весы впереди, меч позади как символ того, что, хотя и выступает за справедливость, Фемида отрицает ненужное насилие и предостерегает людей от вынесения необоснованного наказания под флагом справедливости. Ее глаза закрыты повязкой, потому что суд, вынося решение, должен исходить только из рациональных доводов и не принимать во внимание субъективные оценки, сформированные под влиянием органов чувств. Иными словами, порядок – это повязка, закрывающая глаза справедливости.
Все верно, процессуальная справедливость – отличительная черта совершенной законодательной системы государства, то, за что я боролся всю свою жизнь. Какая горькая насмешка…
Я сразу же отогнал мысль о мщении вне закона, стоило ей только промелькнуть в голове.
Убить Лян Го было бы несложно, но это значило бы сотворить зло во имя справедливости, а на такое я никогда не смог бы пойти. Каким бы честным ни был мотив, даже если общество приняло и разделило бы мои чувства… Но преступление есть преступление, ничто, даже самое рациональное и справедливое побуждение, не может стать оправданием для нарушения закона. Потому что, стоит только вступить на эту дорожу, мне придется отвергнуть, уничтожить все, во что я верю и ради чего живу. Зло карается законом, я не могу превратиться в убийцу, в демона, которого накажет высшее божество.
Но и забыть о мести, от лица жены и дочери простить их убийцу… Так поступить я тоже не мог.
У этого правового вопроса только один вариант ответа, и, какой ни выбери, – все будет неправильно, потому что каждый из них означает предательство своих идеалов.
Месть?
Прощение?
Такому испытанию подвергло меня божество.
Каждую минуту и каждую секунду я менял решение, метался меж двух крайностей, как больной расстройством множественной личности. Иногда в каком-то тумане я склонялся к одной стороне весов, и моментально аргументы другой стороны меня образумливали. Лабиринт парадокса, откуда нет выхода. Я угодил в порочный круг и не мог из него выбраться.
Самое ужасное то, что я больше не слышал Сяовань. На фотографии она больше не улыбалась, в глазах, казалось, скрыта обида, и это каждый раз, словно нож, ударяло мне по сердцу. Сколько раз во сне она приходила ко мне и холодно вопрошала: почему я не защитил ее, почему не позаботился о нашей дочери. Мне не хватало храбрости объясниться… Я просыпался в холодном поту, от страха не понимая, где нахожусь, и только пара алых глаз, пылающих негодованием, постоянно таращилась на меня.
За десять с лишним дней я внешне изменился до неузнаваемости. В зеркало на меня смотрело мертвецки бледное лицо с впалыми глазницами, волосы цвета черного шелка почти полностью поседели, и мне самому стало страшно, насколько я постарел. Каждый день я мучился раскалывающей головной болью, аппетит пропал, и я стремительно терял вес.
Дело было не только во внешности, колоссальные изменения произошли в моем сознании. Музыка Баха, до того напоминающая мне божественные мелодии, потеряла свое очарование и теперь казалась мне бесконечной какофонией. В гневе я закинул виниловый проигрыватель в угол и обходил его стороной. Даже во время уборки старался не подходить к тому месту, где он стоял.
Неизвестно, будет ли смерть освобождением, но жизнь, несомненно, приносит только страдания. Дни были похожи на медленную пытку, и я не видел необходимости и дальше влачить свое жалкое существование, мучениям не видно ни конца ни края… Я решил прекратить все это и в тишине и покое своего дома расстаться с жизнью. Благородно покинуть этот мир, выполнить свой жалкий долг мужа, сохранив при этом хотя бы минимальное уважение к основам права. Только так я не предам ни жену с дочерью, ни свои идеалы. Раз уж невозможно добиться запоздалой справедливости, пусть мне достанется запоздалое освобождение!
Таблетки со снотворным на ладони казались маленькой горой. Я сидел на кровати и увидел на вершине этой горы ее: Сяовань ждала меня там. Она ждала так долго, и как ей
