Искатель, 2002 №3 - Станислав Васильевич Родионов

У ее дома остановился вовремя: Татьяна вышла из парадной. Я наблюдал из машины. Выглядела она хорошо, двигалась с легкостью, хотя живот выпирал зримо. Я уже было хотел объявиться, но Пашкова вдруг остановила попутку, договорилась, села и поехала.

Плохим был бы я сыщиком, если бы не двинулся следом. Путь Татьяны лежал подальше от центра. Я уж забеспокоился: не катит ли она за город? Но ее попутка остановилась у элитного дома, с чугунной изгородью, голубыми елями и охранником у входа. Не отпустив машину, Татьяна подошла к охраннику, поговорила, что-то ему передала, вернулась, села в свою попутку и уехала.

Я решал: ехать за ней или идти к охраннику? Выбрал последнее.

Охранник намеревался уйти в здание, видимо, передать пакет. Я остановил его:

— Минуточку!

— Здравия желаю, товарищ капитан!

Мы пожали друг другу руки. Фамилию его забыл, но в лицо хорошо помнил — сержант из нашего РУВД. Бывший сержант, ушедший в охранную структуру. Я не удержался:

— Ну, что лучше: богатым служить или бедных охранять?

Мы поговорили. Ему работа нравилась: ни спешки, ни команд, ни облав. Платили хорошо, публика в доме вежливая… Он вздохнул и добавил:

— Только иногда противно, будто сала обожрался.

— Это когда же?

— Когда пятнадцатилетнюю соплюху личный шофер везет на «Мерседесе» в ночной клуб. Когда меня ночью в центр за коньяком гоняют… Каких-то барбекю жарят… «Голубые» шляются… Как-то утром дамочка выходит в халате и просит срочно зайти к ней — требуется мужчина. Я-то подумал сдвинуть чего… Кладет меня в кровать, а рожа в глине…

— Почему в глине?

— Маска на ночь.

— Сержант, дай-ка мне глянуть на этот пакет.

— Товарищ капитан, не положено.

— Забыл, что я из уголовного розыска?

— Частная корреспонденция…

— А про бомбы в письмах слыхал?

Это его убедило мгновенно. Я взял довольно увесистый пакет, перевязанный затейливым женским бантиком, который пришлось распутать.

— Сержант, не беспокойся, ничего изымать не буду. Тебе что велели с ним сделать?

— Отнести в сто первую квартиру, потому что в почтовый ящик не влезет.

— Ну и снесешь.

Вырезки из газет и журналов. Фотографии, грамоты. Какие-то протоколы, отпечатанные на машинке. Принтер, факс… На английском и на немецком… Письма, телеграммы… И все Пашковой, и все о Пашковой. На одной из фотографий Татьяна стоит, опираясь на «летающую тарелку».

— Порядок, сержант, бомбы нет.

Мы распрощались. Квартира сто один. Садясь в машину, я запомнил улицу и номер дома. На всякий случай.

Хитрил с самим собой: знал ведь, что начну думать. Занимаясь делами, нет-нет, да задумывался. Что, еще одна заноза? Кому и зачем Пашкова передала материалы о своих успехах? Родственнику, знакомой? Или сотруднику прессы? На хранение, пока будет рожать? Перед кем-то хвасталась?

Все-таки — чтобы поменьше было заноз — в конце дня я связался с ЦАБом и спросил, кто живет по такому-то адресу, в квартире сто один.

В квартире сто один элитного дома проживал директор фирмы «Максимум» Марат Аркадьевич…

Разжигаешь костер, дымит, а огня нет. Вот пробежала огненная змейка… Дунуть бы посильнее, ветра бы нагнать — и загорится…

Мне казалось, что вот-вот блеснет и я все пойму. Ветерка бы мне, в смысле, спокойного времени.

Почему в науке много открытий? Потому что ученые не ограничены во времени. Вот у меня блеснуло…

— Леденцов, — прогудел майорский голос в трубке, — квартиру убитого Савина ты опечатал?

— Да, у него ни жены, ни детей.

— Соседи звонят: в квартире кто-то ходит. Дуй туда.

А на следующий день майор спросил меня:

— Ларьки у автозаправки знаешь?

— Да.

— Там один мужик выпил стакан портвейна номер восемнадцать.

— И что?

— Ну, и рухнул замертво. Давай-ка, проверь.

Не возразишь, труп, а я в убойной группе. Насчет «проверь» — опросил свидетелей, беседовал с ларечницей, изъял весь портвейн номер восемнадцать, поехал на вскрытие, чтобы скорее узнать причину смерти. Весь день ушел.

А на следующий…

— Леденцов, дом напротив универмага знаешь?

— Да, двенадцатиэтажный.

— Какой-то дурило палит из охотничьего ружья по универмагу…

Тоже день ушел: у дурилы была металлическая дверь, ящик патронов и три литра водки.

А на следующий…

— Леденцов, готовишься?

— Так точно, товарищ майор.

Мы все готовились: на пустыре в нашем районе намечалась разборка между бандой Пузыря и авторитетом Жженым…

В таком темпе прошла неделя. Без одного дня: в пятницу мне дали отдохнуть — до субботы. Спал до отвала… Сев в постели, подумал, что Марат Аркадьевич глубоко не прав. Вот сижу, свесив ноги… Была бы семья, сынишка подал бы тапочки. На кухне булькало бы и шипело. Марату Аркадьевичу иметь семью помешала карьера, мне — оперативная работа. Нас два сапога пара. Только наши карьеры в моем сознании как-то не складывались. Запах одеколона, секретарша, кофе, презентации — и бега по городу, трупы, засады, пьяный мужик с ружьем на балконе…

Я начал возиться с гантелями: сперва с пятикилограммовыми, затем с десятикилограммовыми. Одна из них, из десятикилограммовых, выскользнула из руки и с высоты моего роста упала на пол. Я испугался, что она проломит пол и окажется у соседа. Не проломила, но сосед тут же отозвался телефонным звонком.

— Безобразие! Дрова колете?

— Понимаете ли, евроремонт…

— О-о, желаю успеха!

Просто ремонт, без евро, не прошел бы. Теперь соседа хоть водой заливай. И я полез под контрастный душ — утренняя привычка. Потом чашка кофе — по привычке. И по той же привычке достал из холодильника батон толстой колбасы. С черным хлебом и тарелкой недозрелых помидоров. Под радиопередачу о туризме. Судя по рекламе, туристы ездят за рубеж ради трехразового питания. Потом заговорили о названиях городов.

Значит, так: первоначально был Санкт-Петербург. Потом Петроград, затем Ленинград. Вроде бы Город трех революций. Опять Санкт-Петербург. И Криминальная столица. Теперь есть два предложения: назвать Северная Венеция или Северная Пальмира.

Я включил телевизор и поперхнулся колбасой…

С экрана меня разглядывала Татьяна Пашкова…

Лицо безмятежно и весело. Волосы, щеки, веки — все золотисто-коричневое, но с разными оттенками. Губы, которые, помню, она складывала обидчивым крендельком, готовы были к смеху. Одета скромно, все-таки без пяти минут мать. Кстати, где живот? Мне его не заметно под столом? Я прислушался, ибо Пешкова давала интервью.

— …и у меня родился нормальный мальчик…

Я вскочил. Видимо, это запись вечерней передачи. Значит, сейчас она может быть дома. Не одеваясь, в одном спортивном костюме, я выкатился на улицу, прыгнул в свою машину и помчался по городу.

Чего спешил, чего газовал? Тут два варианта. Первый: родился нормальный