Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

А сейчас, с Сидором, ощущала неловкость. Вовсе не оттого, что видела мужчину без рубахи, а оттого, что никак не могла увидеть в нём обыкновенного пациента, нуждающегося в помощи, и разогнать всяческие приятные, но неуместные и стыдные мысли. Потому что одно дело – накладывать швы и следить, чтобы человек боли не чувствовал, а совсем другое – непривычное желание коснуться, погладить окатую глыбу плеча, прижаться к широкой груди. Да ещё, на беду, губы до сих пор жгло от поцелуя, а на талии ощущалась тяжесть мужской ладони.

К лучшему, что часть внимания отвлекал необычный рассказ. А вскоре и вовсе стало не до личных волнений, когда выяснилось: Сашка Верхов пропал. Судя по всему, сразу, как его отослали, оделся да потихоньку дал дёру. Куда, зачем? Никому и в голову не мог прийти подобный исход!

Антонина боялась, что его мать опять начнёт бросаться на окружающих, но та повела себя как обычная женщина: безудержно разрыдалась, всё так же сидя среди разбитых горшков. Муж глянул на неё раздосадованно, но успокоить не попытался. Сидор дёрнулся было, но вовремя сообразил, что не в том состоянии и не в том положении. К счастью, был ещё Эрыквын, который не слишком-то проникся женскими слезами, но помог подняться, усадил в кресло и по просьбе исправника принёс воды. Принёс достаточно быстро, так что или с водопроводом управился, или в кухне где-то стояла набранная. А после поспешил отойти от хозяйки дома и присесть неподалёку от работающей жiвницы.

Отдать должное, под руку он не лез, вопросов не задавал и вообще помалкивал, только принюхивался заинтересованно, когда Антонина открывала тот или иной пузырёк. И глядел выразительно, пристально. Когда Бересклет не выдержала и уточнила, хотел ли он что-то спросить, чукча заверил, что интересно посмотреть за сноровистой работой и похвалил её, назвав хорошей, умелой шаманкой.

Березин, конечно, порывался бежать на поиски скорее, но быстро сдался под весом требований позволить доктору сделать своё дело. Спорил больше от беспокойства и чувства вины, что не сразу заметил пропажу, но и сам прекрасно понимал, что далеко мальчишка не убежит, даже если зачем-то подастся в тундру. Молча наблюдая за работой Бересклет и пропуская мимо ушей её недовольное ворчание, он пытался понять, отчего Сашка вдруг решил удрать – и не видел ответа на вопрос.

Вера продолжала убиваться, уверенная, что сын увидел её в ярости, испугался и убежал, и рыдала, что надо было сразу ему всё рассказать. С последней мыслью Сидор был согласен, но полагал, что Александр успел уйти раньше, ещё до того, как начался погром: при таком отношении к матери он бы скорее бросился ей на помощь, чем испугался.

Верхов откровенно тяготился всей этой сценой, шумными пришельцами, разгромом в квартире, да и побегом сына – тоже. Он сел на стул в углу, хмурился и молчал.

Антонина испытывала к нему смешанные чувства. Вроде и сам виноват, и тип он крайне неприятный, двуличный, гадкий, но разве одним этим он заслужил смерти? Притом столь мучительной, да ещё от руки собственного сына, о котором старался по мере сил заботиться.

Впрочем, Бересклет и Вере не сочувствовала глубоко и полно. Конечно, муж её обманул, но и сама хороша. Могла попросить о помощи отца, вряд ли она поклялась с ним не разговаривать, могла и ещё что-нибудь придумать, а она – молча страдала. От гордости, не иначе. Наверное, отец отговаривал от брака, а она не послушалась; сколько таких историй! Впрочем, и осуждать её Антонина не спешила: легко быть умной со стороны, задним числом.

Бересклет вообще старалась не думать о постороннем, а сосредоточиться на деле, хотя это и было трудно: слишком уж простой случай, словно в учебнике. Разрезы чистые, ровные, как скальпелем, кровь она почти остановила, шов самый простой – знай орудуй иглодержателем. И поле ещё такое просторное, мечта студента! Сердилась только, что лучше бы пациента уложить, и если бы она не обезболила, он бы куда меньше рвался, но – шила. Она прекрасно понимала, отчего мужчине сложно усидеть на месте.

Потому что Сашку в этой истории было жалко до слёз, и его побег добавил волнений. Из-за того, что мальчику вовремя не рассказали о природе матери и деда, из-за того, что родители его были поглощены собой и устроили такой клубок, оказалось сломано столько судеб! Его собственная, Хариной, а Оленев и Кунлелю вовсе погибли, Саранский чудом выжил и сильно мучился из-за тяжёлой заразы. А отец Веры? Едва ли он легко выкинул дочь из головы и забыл о внуке, но Сашка, кажется, деда совсем не знал. Они не только не виделись, но и писем вроде бы друг другу не писали.

В очередной раз Антонине подумалось, как же ей повезло с родными, и девушка пообещала себе, как только выдастся свободное время, ещё отписать матери, да побольше.

Эрыквын тоже не терял времени даром. Пока Бересклет заканчивала с пациентом, он попросил у родителей какую-то вещь, которой ребёнок постоянно пользовался, чтобы провести обряд и попробовать отыскать беглеца.

Антонина до сих пор не могла поверить в шаманские силы и техники, и пришлось в очередной раз напомнить себе, что чукча – не просто болтун и шарлатан, а вѣщевик, и пусть методы его своеобразны, но ничего сказочного в них нет. Да и к сказочным, наверное, не стоит относиться с пренебрежением, зашивая раны, нанесённые таким вот «выдуманным» созданием.

Особенно сложно стало себя убеждать, когда Эрыквын расселся на полу и принялся что-то монотонно наговаривать над потёртой перьевой ручкой, а после ещё – наигрывать на странной трещотке, которую засовывал в рот и извлекал ею протяжные вибрирующие звуки, помогая себе голосом. Получалось заунывно и зловеще, хотелось поёжиться и даже перекреститься. Антонина никогда ничего похожего не встречала, а местные, со слов Сидора, назвали этот инструмент ванныярар, «ротовой бубен».

Через несколько минут, когда Вера почему-то побледнела сильнее прежнего, словно звуки эти причиняли ей боль, а Эдуард начал нервно мерить шагами комнату, Эрыквын уверенно заявил, что мальчик движется в тундру вдоль берега, город уже покинул, но далеко ещё не ушёл.

На этих словах Сидор снова непроизвольно дёрнулся, словно намеревался встать и бежать на поиски, но Антонина его приструнила строгим взглядом и недовольным шлепком по плечу. Исправник шумно вздохнул, но подчинился, тем более что оставалось совсем немного.

Остаток этого времени он потратил на попытки убедить Антонину остаться в городе. Погода испортилась, не до прогулок, да и опасно, куда ей в длинной юбке? Но Бересклет твёрдо стояла на том, что жiвник пригодится, – мало ли куда влезет ребёнок, никогда раньше не уходивший от города далеко. В тундре, конечно, далеко видно, но могут и дикие животные случиться, и не только они. А юбку сменить нетрудно, всё одно заходить переодеваться: не идти же Сидору в драном окровавленном кителе!

Березин пытался отмахнуться от последнего довода, но всё решило ружьё: идти без оружия Сидор и сам не собирался. Конечно, горожане ходили за ягодами без оружия, и обычно ничем плохим это не заканчивалось, но исправнику было спокойнее с карабином. Его беспокоила наследственность мальчишки: если здешняя земля настолько сильно