Три твои клятвы - Питер Свонсон
Мелли, чье полное имя было Мелани Надо, добровольно присоединилась к следствию в качестве сотрудничающего свидетеля и заявила, что Чип Рэмси насильно принудил ее работать на острове Харт-Понд. Портер Коньерс, мужчина с Бермудских островов, у которого когда-то была связь с Джилл Гринли, загадочным образом умудрился бесследно исчезнуть. Муж Джилл, Алек Гринли, продюсер, в феврале покончил с собой в тюремной камере, повесившись на полотенце.
Эбигейл была главным свидетелем в широкомасштабном расследовании. Она надеялась, что дело никогда не дойдет до суда, но также была готова сделать все возможное для того, чтобы члены культа Сильвана понесли наказание.
Эрик Ньюман пытался связаться с ней, отправив электронное письмо на тот же адрес, который он использовал еще тогда, до свадьбы. Он заявил, что даже не надеется на то, что она когда-нибудь простит его, но он хотел бы объяснить свою роль в том, что произошло. Эбигейл подумала, что он скажет ей, какой Чип Рэмси харизматичный парень, что, как и другие травмированные мужчины, Эрик сам попался в эти сети на одном из семинаров Чипа в Сан-Диего, на мероприятии выходного дня под названием «Мужчины обретают свой голос» или что-то в этом роде – скорее всего, именно там Эрик и Брюс и были завербованы несколько лет назад. Она так и не ответила на это электронное письмо Эрика Ньюмана.
…Эбигейл собиралась открыть присланную фотографом ссылку, но ее внимание привлекло движение на маленьком заднем дворе. Это была черная бездомная кошка, обитавшая в пристроенном гараже. Прежде чем сдать дом в аренду, владельцы сообщили Эбигейл о кошке, которую они назвали Бонни, – хотели убедиться, что Эбигейл будет присматривать за ней и иногда ставить ей еду и воду, особенно в плохую погоду. Эбигейл согласилась, но, с тех пор как она переехала, Бонни редко попадалась ей на глаза.
Эбигейл наблюдала, как кошка, припав к земле, крадучись пересекла лужайку, преследуя одинокого воробья на столбе забора, обозначавшего границу участка. Бонни оставалось примерно три фута до птицы, как вдруг та взлетела и уселась на нижнюю ветку высокого клена. Кошка потянулась и небрежно отступила назад, как будто изначально была не так уж и заинтересована в птице. Эбигейл наблюдала за воробьем; тот полетел по дуге к небольшому кустарниковому дереву. Знал ли он, насколько близок сейчас был к тому, чтобы его съели?
Эбигейл допила кофе, вернулась в дом за второй чашкой и поджарила себе тост. Позвонил отец и оставил ей голосовое сообщение, интересуясь, не хочет ли она пойти в кино на дневной сеанс. Зои тоже прислала сообщение, желая узнать, не хочет ли Эбигейл вместе пообедать. Решив, что еще не готова принимать решения относительно своего дня, она взяла вторую чашку кофе и, выйдя на террасу, поставила ее на журнальный столик рядом с белым камешком с красным ободком, который нашла на острове Харт-Понд и который сохранила. И прежде чем откинуться назад, взять лэптоп и нажать на ссылку, ведущую ее к свадебным фотографиям, потрогала камень.
Как и обещала фотограф, снимков были сотни, в блоках по несколько штук, которые загружались на удивление быстро. Большинство были черно-белыми, но некоторые – цветными. Изображения открывались на странице, словно переворачиваемые карты. Эбигейл приготовилась к приливной волне эмоций, но, как ни странно, – возможно, потому, что она этого ожидала, – эти фото ее не тронули. Она хорошо помнила тот день – как она и ее подружки одевались, как потягивали шампанское, как проходила официальная фотосессия на холме с рекой Гудзон на заднем плане, как они шли к алтарю, как произносили написанные ими самими обеты. Не забыла и коктейльную вечеринку, ужин и танцы. Эбигейл поймала себя на том, что некоторые снимки ей даже нравятся, что ей приятно снова видеть своих подруг и семью нарядными и веселыми. На фотографии с Брюсом смотреть было сложнее. Не потому, что она горевала по нему или неким образом скучала, а потому, что поймала себя на том, что пристально рассматривает на фотографиях его лицо, пытаясь разглядеть момент, когда он выдает себя, показывает свою истинную натуру. Но, увы, не увидела. На постановочных фото Брюс иногда выглядел напряженным, а его улыбка – неестественно широкой, но это могло означать что угодно. На непостановочных фото он выглядел в основном расслабленным и непринужденным. Были даже кадры, где Брюс смотрел на Эбигейл, и, казалось, в его глазах была любовь. Как же она так обманулась?
Это был один из вопросов, которые Эбигейл часто задавала себе в последнее время. Как она могла не распознать истинную натуру Брюса? Ослепили ли ее его романтические жесты? Или его деньги и успех? Или же он просто казался настолько непохожим на Бена Переса, что она влюбилась в него вопреки всему? Эбигейл сомневалась, что когда-либо узнает ответ.
Но она действительно думала, что на свадебных фотографиях, возможно, есть подсказка. Вдруг Брюс выглядел так, будто был влюблен в нее, потому что действительно был влюблен, пусть и неким необычным, извращенным образом? Даже зная, что ждет ее впереди, что он отомстит ей за измену, Брюс все равно чувствовал к ней любовь или нечто вроде любви? Или же она видела в нем то, что ей хотелось видеть? Самым логичным объяснением было следующее: Брюс был психопатом. И этот психопат пошел на семинар, где ему рассказали то, во что он в глубине души верил с тех пор, как его мать бросила семью: женщинам нельзя доверять.
И причина, почему Брюс выглядел искренне влюбленным на фотографиях, заключалась в том, что он очень хорошо притворялся.
Эбигейл почти закончила просматривать фотоальбом, когда на одном из последних снимков что-то привлекло ее внимание. Это было фото последнего танца, она и Брюс, уставшие и счастливые, в центре танцпола. Она хорошо это помнила.
