Дневник Кристины - Алексей Владимирович Сабуров
Никита тогда хотел только одного – обнять эту девчонку и стоять так всю жизнь. Пусть будет что будет. Нож вытащил как будто и не он сам.
Шубин резко подошел и одной рукой в перчатке закрыл рот. Губы, которые так заворожили его, пропали. Снизу ударил ножом в живот. Заточенный нож легко пропорол пальто и вошел в тело Кристины. Ее зрачки расширились и заполнили его мир, который неимоверно сжался в это мгновение. Обрыв памяти.
Следующее, что Никита помнит, – она лежит на снегу. Он сжимает нож обеими руками и наносит удары в грудь. Это уже не его любовь, а неподвижная, одетая, как его девушка, кукла. Он ее потерял. Навсегда. Внутри него что-то рвется, и боль утраты перестает жечь. Чувства вообще отключаются. Он спокоен, как ходячий мертвец.
Как робот, Никита подбирает бежевую сумку с цветочным рисунком, которой так гордилась когда-то его любимая, проверяет, что телефон там. Достает сим-карту и выкидывает ее далеко в снег. Затем кладет телефон обратно, а вместе с ним нож, который он предварительно вытер о пальто девушки. Зачистив все следы на снегу лопатой, Никита выглядывает на улицу. Никто не спешит на помощь. Он прячет сумку под свою куртку и, стараясь не бежать, уходит с места преступления.
Потом был страх. Усиливающийся каждый час. Он знал, что очень скоро тело найдут и все защитники города бросятся по его следу. Если он где-то ошибся, если какой-нибудь чертов свидетель увидел его, если какая-нибудь незамеченная им камера сняла его лицо или номер его машины, которая стояла совсем неподалеку, – его изловят и выпотрошат как бешеного волка.
Зубы клацали. Никита сидел в гараже, в заведенной машине, чтобы не замерзнуть, но они все равно звенели, как цепи бегущего каторжника. Сожалел ли он о том, что сделал? Да миллион раз! Он шептал Господу, что навсегда завяжет, если только выберется из этой передряги, совсем не отдавая себе отчета, что по такому адресу ему нужно обращаться уже в последнюю очередь. Может быть, стоило начать с дьявола?
Он бы напился, но в гараже не было бухла. Идти в киоск сейчас, в таком состоянии, было сродни явке с повинной прямиком в участок. Что же он еще не предусмотрел? Явно не только это. Он вспоминал эту ночь как одну из самых долгих и страшных. Пытался заснуть. Не мог. Отключался. Просыпался, вспотевший от вида ее глаз после удара ножом, от показавшегося стука в дверь или шума ветра за воротами. Машину заглушил, чтобы не надышаться выхлопными газами. Хотя вдруг посреди ночи это даже показалось замечательной идеей.
Настало утро – он увидел это по часам. Нужно было собираться в общежитие Рокотова, чтобы подкинуть последнюю улику – нож в крови Кристины и ее сумочку. Но теперь это перестало быть игрой. Страх науськивал пораженческие мысли. Его там уже ждет милиция. С чего бы? Нет, милиция, скорее всего, уже приходила в его собственное общежитие. Он даже не попробовал приехать туда вчера, соорудить подобие алиби. Парни могли бы сказать, что он пришел не в десять, а в восемь, например. Хотя зачем им это? В комнате Рокотова точно кто-то окажется в этот раз. Что ему сделать с ножом? Может, тоже увезти в Невьянск?
Неуверенный, трясущийся, как с бодуна, около десяти утра Никита залез в окно театрального общежития. Он рассчитал время, несмотря на панику. Кто на учебу, уже уехал, кто гуляет – еще спит. Тем не менее одна будущая актриса ждала, когда закипит чайник.
– Я к Косолапому, – ответил он на ее взгляд.
Впрочем, ей, похоже, было наплевать. Хоть к белому медведю. Опросят ли ее оперативники, когда найдут улики? Вспомнит ли она его появление? Руки в перчатках вряд ли бросились в глаза. На улице реально холодно. Судя по всему, это вполне рядовое событие.
Когда он стучал в комнату, сердце долбилось сильно громче. Подождал минимум. Ему точно не хотелось встретить еще кого-нибудь. Посмотрел на часы – девять пятьдесят три. Когда открывал дверь, решил: если увидит хоть кого-то, тут же сбежит. Насрать на план. Но все койки были заправлены, и три пары тапок стояли на коврике у двери. Как будто ничего не случилось, как будто девчонку из их группы не ткнули ножом, раскромсав внутренности, идеальных четыре раза.
Никита открыл нижний ящик тумбочки Рокотова, достал тетрадки и учебники, что тот хранил здесь, и запихал сумку с ножом вглубь. Положил учебные принадлежности на место. Стало плотнее, но с виду не скажешь. Да и ненадолго все это. Он помнил, как посмотрел на время. Девять пятьдесят четыре. А показалось, что он здесь минут десять минимум. Вышел из комнаты. Было бы совсем обидно, если бы кто-нибудь подошел сейчас, когда уже почти все, и протянул руку типа: «Привет, Саня». Но никого. В кого ты такой счастливчик?
Никита помнил, как долго кружил по городу: не мог заставить себя вернуться домой. Страх оставил его только с напавшим голодом. Примерно в обед он почувствовал, что готов съесть хоть сырую картошку. Шубин зашел в первую попавшуюся на глаза столовую, набросился на щи, потом на пюре с куриной котлетой. Это были одни из самых вкусных блюд в его жизни. Там к Никите и стало возвращаться самообладание. Ведь у него все получилось. Тело на снегу, улики по местам, а он все такой же неуловимый криминальный гений. Да, он пьет компот вместо шампанского, но от этого напиток не стал менее триумфальным.
Сразу после обеда Никита поехал в свое общежитие, резко поднялся по лестнице, готовый к любому развитию событий. Мелкий страх, нудный, как моросящий дождь, прошел. И Никита уже не понимал, что привело его в такое состояние. Не смерть же какой-то девчонки.
Да, Никита отлично помнил, что было потом. Он с упоением следил, как следствие пошло по проложенной им колее. Как глубоко он вздохнул после суда над Рокотовым, точно навсегда закрыл за собой дверь в прошлое, купил новую, совсем еще чистенькую жизнь в магазине свободы. И уже только для него одного, в его памяти, навсегда остались, как всполохи огня, тринадцать убитых девчонок. Он помнил их и по именам, и по придуманным кличкам. Никита несколько лет потом приезжал в гараж и, сидя на старом диване, прокручивал убийства, боясь забыть и навсегда перестать быть таким, каким он когда-то был. Настоящим.
Все, что произошло потом, после того неполного года, когда Никита стал выше и природы, и закона, было таким тусклым и никчемным. Маша, сломленная и тихая, когда он познакомился с ней, помогла ему ужиться
