Посредник - Женя Гравис
– Неужели он был ей настолько дорог, что Зубатова не отдала перстень даже под угрозой смерти? Надо выяснить, что это за вещь, – продолжила Соня.
– Выясним. Настолько редкие ценности наперечет.
– Подозреваешь кого-то из прислуги?
– Вряд ли. Слишком старые и дряхлые для такого.
Прислугу, откровенно говоря, Мите было жаль не меньше, чем их погибшую хозяйку. Эти трое стариков проработали в одном доме почти всю жизнь, и шанс устроиться на новую службу для них был мизерный. Разве что наследники проявят сострадание и позволят остаться. Или хозяйка определила им какое-никакое содержание своей последней волей.
Иначе – церковная богадельня. Немногим лучше, чем на улице. Нищета, уныние и беспросветность.
Не похожи были эти трое на убийц. Да и горевали предполагаемые «преступники» искренне, выглядели испуганными и растерянными. Нет, смерть хозяйки им на руку не была. Скорее наоборот.
– Выходит, это был просто вор? – предположила Соня. – Вы его не догнали?
– Догнали бы, если бы не безграничная любовь градоначальника Русланова к чистоте…
Разыскная собака Тефтелька, поначалу бодро взявшая след, через пять минут погони влетела вместе с полицейскими в лужу розовой пены где-то в московских переулках. Источник пены обнаружился тут же – биндюг[2] с огромным жбаном и двумя дворниками, которые щедро поливали из шлангов мостовую и тротуары.
Пенная розовая струя одуряюще пахла земляникой: обоняние вмиг отшибло не только у Тефтельки.
– О, я, кажется, знаю, что это, – сказала Соня. – В газетах писали, что коммерсант Гершензон изготовил неудачную партию шампуня «Земляничные поля». Запах вышел настолько ядреный, что новинку раскупали плохо. Поэтому Гершензон продал ее задешево городской управе. Все три тонны. Для чистки улиц.
– Дурдом, – сказал Митя. – Кажется, я весь пропитался этими «Полями»…
Соня принюхалась к плечу его пиджака:
– Пожалуй, тебя можно выставлять в кондитерской. Слушай, а может быть, это и не вор? Кто-то из знакомых или родственников? Обиженный на старушку? У Дарьи Васильевны много родни, она говорила. Правда, большинство живет не в Москве и даже не в России.
– На похороны так или иначе большая их часть съедется.
– Точно! Там и надо искать. Кого обошли в завещании или кто разорился.
– Не уверен, – покачал головой Митя. – Пока это больше похоже на неумышленное убийство, совершенное случайным грабителем.
– Почему же он тогда не взял деньги? Драгоценности? Векселя? – засомневалась Соня. – А просто снял кольцо?
«Снял», – мрачно подумал сыщик. Рассказывать Загорским про оторванный палец он не стал – это точно не тема для беседы за утренним чаем. Но в Сониных словах был определенный резон. Если грабителя спугнуть, он схватит ценности, лежащие на виду, – те же серьги с бриллиантами, а не будет долго и исступленно ломать кость в попытке сорвать перстень. Времени на это потребовалось гораздо дольше.
– Может быть, артефакт ценнее, чем все имущество, вместе взятое, – ответил Митя. – Если старушка даже после смерти не хотела с ним расставаться.
– Что значит «не хотела»? – мгновенно вскинулась Соня.
– Перстень снимали долго, – выкрутился Митя и сменил тему: – Возможно, кто-то заказал похищение артефакта, а убийство в план не входило. Кольцо редкое, оно где-нибудь всплывет. Ну или преступник по глупости рассчитывал сам им воспользоваться. А…
– Артефакт подчиняется только владельцу и создателю, я помню. Создатель вряд ли еще жив: перстень, мне кажется, очень старый. Значит, убийца Зубатовой – новый владелец?
– Не знаю. Честно говоря, в школе на артефакторике я по большей части спал. Почти ничего не помню об этом.
– Мне за всем этим мерещится большая тайна. Хотела бы я написать об этом.
Митя покачал головой.
– Ты же знаешь, нельзя.
– Вот это и обидно! Мой жених – начальник Убойного отдела, а я даже воспользоваться этим не могу.
– Все начинают с малого, – примирительно сказал сыщик. – Я тоже сначала был на побегушках и разбирал старые бумаги в архиве.
– А тут письма, десятки в день. Непейков снова прислал стихи. Поэму о грибах на пятнадцати страницах.
– Любопытный выбор темы. Стихи, как обычно, разят в самую душу?
– В полной мере. Эталон бездарности. «О корень мудрости, пусть вечна твоя слава!» Это, кажется, про мухомор было. Боже, почему плохие стихи так прочно застревают в голове? Я теперь от них избавиться не могу! Почему ты смеешься? Это совсем не смешно.
Соня сама уже хохотала почти в голос, но пыталась оставаться серьезной. Путь до Университета показался удивительно коротким. И когда она, попрощавшись с Митей, поднималась на крыльцо, все еще улыбалась. Грибы, чтоб им… рослось хорошо.
С творчеством графомана Непейкова Соня познакомилась около трех недель назад, когда устроилась стажером в отдел писем газеты «Московский лис-ток».
Впрочем, «устроилась» – не вполне верное определение. Устав безответно слать в редакцию заметки и безуспешно обивать пороги (дальше приемной настырную барышню не пускали), Соня взяла инициативу в свои руки. В один из дней она «случайно» встретила на улице главного редактора Валерия Сергеевича Чабанова и с ходу огорошила заявлением:
– Вы должны принять меня на стажировку.
Чабанов к такого рода эскападам, видимо, был привычен, потому что ничуть не удивился. Роста он оказался невысокого, даже чуть ниже Сони, округлой комплекции и с седыми волосами, беспорядочно торчащими вокруг обширной лысины.
После Сониного ультиматума Валерий Сергеевич достал из кармана клетчатый платок, тщательно протер толстые линзы очков в роговой оправе, водрузил их обратно на нос и уставился на Соню темными, чуть навыкате глазами:
– Что умеете, барышня?
– Все, – заявила Соня. – Ну то есть все, что необходимо репортеру. Умею слушать, анализировать, быстро пишу. Я очень энергичная, грамотная и любопытная. А еще каждый день читаю вашу газету. Я и другие читаю, вы не думайте. Но ваша самая интересная.
– Впечатляет, – кивнул Чабанов. – Приходите завтра утром.
– Утром я не могу, у меня учеба в Университете.
– Что ж, тогда приходите после учебы. Вот моя визитная карточка, вас пропустят.
Так Соня попала в «Московский листок». Мама, разумеется, пришла в ужас, услышав эту новость. Отец, однако, со свойственной ему невозмутимостью решение дочери оспаривать не стал: «Милая, если тебе через пару недель надоест – значит, ты выбрала не то. Но, по крайней мере, тебе стоит воочию в этом убедиться. А мы с мамой не будем мешать», – и ласково посмотрел на матушку.
За три недели в редакции Соне не надоело. Хотя она была уверена, что после столь блестящего представления главред даст ей какое-нибудь сложное и увлекательное задание.
А он вместо этого проводил ее в комнату, где сидели другие люди, указал на свободный стол и водрузил на него большую коробку, доверху забитую конвертами.
– Что это? – удивилась Соня.
– Письма. К нам, Софья, приходит очень
