Солнечный ожог - Сабин Дюран
Воцарилась тишина, и Роб начал рассказывать о своих родителях. Они много работали и действительно хотели сделать мир лучше. Порой они «перегибали палку». В какой-то момент в доме жили девять детей одновременно. В небольшом доме. Роб делил комнату с Марком и двумя младшими братьями. Там стояли две двухэтажные кровати. Он все говорил и говорил, и спустя какое-то время, чтобы показать, что я слушаю, я сказала:
– Так, значит, вас было девять. Три родных брата и…?
– Да. Родных детей было четверо, плюс пятеро приемных. Все разных возрастов, но с характером.
– Так сколько им платили за это? Я не знаю, какие сейчас расценки, но пять приемных детей – за это должны были неплохо доплачивать.
Он смахнул порезанный лук в сковороду и, обернувшись, бросил на меня слегка нахмуренный взгляд.
– Не знаю, сколько им платили. Мне кажется, деньги для них не имели значения. Я правда так думаю. У них была миссия – помогать людям. – Он пожал плечами. – Нам, родным детям, приходилось непросто. Нам не хватало внимания. Они хотели, чтобы мы просто привыкли к такому положению дел. А мне зачастую было обидно, что приходится их с кем-то делить.
Я всматривалась в его лицо. Я никогда не думала о том, каково это – быть одним из родных детей в приемной семье. Я им завидовала. Были мы и они. Я считала, что они-то желанные, а мы – никому не нужные довески. Но теперь я поняла, что все не так однозначно: можно просто вбить себе в голову, что ты «нежеланный» ребенок, даже если в реальности это не так.
– Звучит ужасно? – спросил он.
– Мне так не кажется, – ответила я.
Роб поднялся из-за стола, поставил сковороду на плиту и, склонив голову набок, зажег конфорку. Он начал охотнее рассказывать о себе – в основном об отношениях с Марком, у которого недавно был в гостях. Отношения эти были непростыми, но они всегда ладили. Он был «одним из тех, с кем все получилось».
В моей памяти всплыла картина: Молли, заботливо укрытая одеялом, лежит на той кошмарной бархатной софе рядом с миссис Ормород.
Я вспомнила, как смотрела на нее, стоя в дверях.
– А те, с кем не получилось? – спросила я.
Немного подумав, он сказал, что те, с кем не получилось, попали в дом в более взрослом возрасте, что у них случались «неконтролируемые вспышки гнева», что они были более «травмированными».
Роб отвернулся, чтобы достать что-то из холодильника. Я подумала о том, как люди говорили, что у меня бывают «неконтролируемые вспышки гнева», а вот о Молли такого не говорили. И я подумала – может, дело не только в том, что она была младше, когда нас забрали из квартиры матери. Ведь где бы мы ни оказывались после этого – будь то в школе или на «передержке», – она была защищена от самых страшных ситуаций, способных вызывать вспышки гнева, если у тебя с этим проблемы, и защищала ее от этого я.
Я подняла взгляд и поняла, что Роб уже отыскал в холодильнике все, что нужно, и теперь наблюдает за моим выражением лица.
Он не улыбался, но губы его были слегка изогнуты, а вокруг глаз собрались морщинки. На лоб упала прядь волос. У меня снова екнуло сердце, и я испытала сильный приступ влечения.
Наконец он произнес:
– Помидоры готовы?
– Ага.
Я осторожно поднесла доску к плите, и он соскреб нарезанные помидоры в сковороду и перемешал их с размягченным луком.
От сковороды поднимался восхитительный аромат, сладкий и одновременно пикантный. Роб добавил немного соли.
– А теперь чем тебе помочь? – спросила я.
– Хм, – рассеянно отозвался он, помешивая еду. Потом поднял на меня глаза и небрежно спросил: – Кстати, а у тебя правда целиакия?
– Что?
– Да я просто заметил, как ты недавно вертела в руках кусок хлеба.
После секундного замешательства я решила рискнуть:
– Нет, у меня непереносимость глютена, но я говорю, что целиакия, потому что звучит солиднее. Так люди более серьезно относятся к этой проблеме.
– Ясно, понятно, – с мимолетной улыбкой сказал он.
Лук на стенках сковороды начинал пригорать.
– А ты еще тот детектив, – сказала я.
– Я по жизни любопытный. Это мое слабое место.
– Придется мне вести себя осторожнее.
Тогда он засмеялся:
– Тебе не о чем беспокоиться. Ты отлично справляешься, прекрасно себя контролируешь.
– Контролирую себя?
Он кивнул, а потом, наклонившись, чтобы убавить жар, сказал:
– Я единственный начал о чем-то догадываться.
Кусочек лука выпрыгнул из сковороды на пол.
Я нашла тряпку и вытерла пол. О чем он начал догадываться? Что я врала о целиакии? Или еще о чем-то?
Я положила тряпку обратно на раковину.
– Еще задания будут или я могу быть свободна?
Он ощупывал взглядом мое лицо. Я почувствовала, что краснею. Затем он прислонил деревянную ложку к бортику сковороды и отвел взгляд.
– Считай, что я освободил тебя от твоих обязанностей, – с небольшим поклоном сказал он.
Оказавшись в безопасности в своей комнате, я с удивлением поняла, что уже четыре часа дня. Дело к вечеру, а я и не заметила, как пролетело время. Я увлеклась… чем я увлеклась? Я сидела на кровати, то скрещивая руки на груди, то расплетая их, словно кукла со сломанным механизмом. У меня было такое чувство, что меня обработали. Я где-то прокололась? Мне было известно, сколько платят приемным родителям, а когда я чистила помидоры, в какой-то момент мои мысли были поглощены Молли. И теперь я не могла вспомнить, не сказала ли чего-то вслух. Но я правильно сделала, что «призналась» насчет целиакии. В моем понимании, Лулу была из тех людей, кто может притвориться, что у нее целиакия. Ну и по мелочи накосячила – с хлебом и помидорами. Я была какая-то рассеянная.
Я что, влюбляюсь в него? Это так происходит? Был когда-то в «Фэйрлайт-хаус» один парень. Мне почему-то хотелось находиться рядом с ним, а когда он заговаривал со мной, почва уходила у меня из-под ног. Голос срывался, смех становился слишком громким. Я заливалась горькими слезами, когда его куда-то перевели. Сейчас у меня совершенно нет времени на это, но я знаю, что подобные вещи случаются на отдыхе. Столько всего происходит одновременно, ты испытываешь кучу разных эмоций. Но дело в том, что я не могу себе позволить ничего подобного. Сейчас неподходящий момент для слабости. Мне нужно хорошо соображать, чтобы вести игру дальше.




