Солнечный ожог - Сабин Дюран
Лайла кивала, словно прикидывая, есть ли в его словах какая-то ценность.
– Ты прямо кукловод, – сказала она.
– Наверное. Что-то вроде того.
Я вернулась на кухню. Наблюдать за его допросом была приятно, но я вдруг вспомнила, что ничего не запланировала на ланч, и слегка запаниковала. Заглянула в холодильник. Кто-то положил обратно пустые обертки от ветчины и салями, а от сыра осталась лишь горстка корявых обрезков. Картошку я прикончила. Все яйца и бекон, а также остатки листового салата и огурцов пошли на варево Роба… Даже та странная паста из сельдерея с майонезом, похоже, закончилась. Я почувствовала гнетущее отчаяние: эти приемы пищи когда-нибудь заканчиваются? Нет. Видимо, не заканчиваются. В этом-то все и дело.
На кухню пришел Роб.
– Я купил чечевицу и грецкие орехи, когда заходил в супермаркет, – сказал он. – Вдруг кому-то захочется салата – знаешь, такого, с козьим сыром?
– Его не так уж и много осталось.
Прошла секунда, другая. Он что, меня проверяет? Но потом он кивнул:
– Нам надо совсем чуть-чуть.
– В таком случае, это хорошая идея, – сказала я, закрывая холодильник.
После завтрака Роб поехал в ближайшую мясную лавку за ягненком, а когда вернулся, Фил пригласил его в кабинет на «небольшой разговор». Я слышала бормотание Роба – он заверял Фила, что «очень скоро будет что почитать».
– Восхитительно. – Хлопнув в ладоши, Фил громко сказал: – Жду не дождусь.
Потом Фил побрел обратно к бассейну, а Роб остался в кабинете. До меня доносилось яростное клацанье по клавишам.
Приготовить салат из чечевицы с грецким орехом оказалось проще, чем я думала. Вся сложность в приготовлении еды, судя по всему, состоит не в изучении рецепта, а в обдумывании и планировании. Когда я жарила грецкие орехи, до меня вдруг дошло, что клацанье в кабинете прекратилось.
Когда я подняла глаза, на пороге стоял Роб. Судя по виду, ему было жарко – волосы на висках влажные, голубая рубашка не заправлена.
Издав протяжный вздох, он привалился к косяку.
У меня екнуло сердце.
– Все нормально? – спросила я.
Он просто стоял там, неотрывно глядя на меня, и я поняла, что тоже на него смотрю. Я думала о том, какая широкая у него грудь, как приятно было бы сделать несколько шагов вперед, положить голову ему на плечо и оказаться в его объятиях.
Он открыл рот, собираясь что-то сказать, закрыл его, потом снова открыл, но с его губ слетело только одно:
– Лулу. – И опять: – Лулу.
– Да? – тихо сказала я.
Последовала еще одна пауза, и потом он спросил:
– Помощь нужна?
– Нет, все хорошо.
– Ну ладно.
Отделившись от косяка, он развернулся и ушел. Я слышала, как со скрипом раскрылся его ноутбук, и клацанье возобновилось.
Глава девятнадцатая
Ланч в тот день превратился в то, что Лайла назвала «самообслуживанием», а Ребекка охарактеризовала как «свободное посещение». Они понемногу начали подтягиваться к столу, но у Фила был долгий разговор по работе, а Клер неважно себя чувствовала и пошла прилечь. Эллиот, Марта и Айрис получили разрешение взять тарелки с собой и пойти к бассейну.
Я убрала все со стола и как раз рассовывала по пакетам хлеб, когда на кухню пришел Роб. Он распаковал ногу барашка, бросил ее в форму для запекания и, надрезав кожу, начал втирать в нее оливковое масло, чеснок и смесь пряностей – все, что заблаговременно купил в супермаркете. Он что-то бубнил себе под нос, а когда я спросила, могу ли чем-то ему помочь, он сказал: «О да», – как будто эта перспектива радовала нас обоих. Он дал мне несколько помидоров, чтобы я сняла с них кожицу, пока он режет лук. Вручив мне разделочную доску и тонкий нож, он усадил меня за стол. Через несколько минут вокруг меня образовался некоторый беспорядок, и он сказал:
– Думается мне, кожица будет сниматься легче, если оставить помидоры на несколько минут в миске с кипящей водой. Сам виноват. Наверное, купил не тот сорт помидоров. Извини.
Он закатил глаза, поражаясь собственной глупости, но у меня было такое чувство, что я хожу по краю пропасти и подошла слишком близко к обрыву.
Он нашел на телефоне «Спотифай», и комната наполнилась музыкой – пока мы работали, Билли Холидей или какая-то другая обладательница низкого, грудного голоса пела песни о любви и страсти. Сначала он говорил о помидорах – о том, что они будут вкуснее, если их оставить дозревать на солнце. Однажды ему попались классные помидоры с острова Уайт[26], где, по его словам, выращивают и чеснок в больших количествах. Было несложно издавать правильные звуки – типа, я понимаю, о чем он говорит. Я начала расслабляться и неосторожно увлеклась беседой. Он рассказал о своей любви к готовке, а потом расспросил меня об актерском ремесле – где я училась и есть ли у меня хороший агент. На эти вопросы я ответила без раздумий: училась в Центральной драматической школе, агент есть. Кожица помидоров легко соскальзывала с моих пальцев. Он заговорил о моем детстве: расстраивали ли меня многочисленные переезды? Я все еще думала о Лулу и, может, подсознательно перестала разделять ее опыт и свой собственный. Да, расстраивали, сказала я. Я поменяла одиннадцать школ. В каждой была своя экзаменационная комиссия, и ты переставала понимать, чего от тебя хотят. И подружиться было трудно – приходилось учиться быть самодостаточной и ни к кому особо не привязываться.
Он вручил мне нож и жестом попросил порубить помидоры, которые я только что почистила.
Я убрала миску с водой в сторону и начала орудовать ножом.
– А еще, наверное, у меня появилась привычка ни за что не держаться. Если что-то идет не так или если на меня слишком давят, я сбегаю. Ведь остаться – значит признать существование проблемы. Я просто не умею справляться с трудностями. Это не в моем характере.
– Характер не всегда высечен в камне. Люди меняются.
Он смотрел на меня по-доброму. Я издала какой-то гортанный звук.
Через минуту он спросил, близкие ли у меня отношения с родителями.
Я сказала «нет» и тут же подумала, что у Лулу отношения с родителями точно близкие: она часто о них говорила. Ее уверенность в себе и та легкость, с которой она порхает по жизни, появились благодаря тому, что ее любили, а она отвечала взаимностью. Я отложила нож. У нее были близкие
