Хрустальная сказка - Макс Рейн
– Ты знаешь, – зашептала Мика, – в тридцатые годы Йертен поставили диагноз «шизофрения» и положили в психиатрическую больницу Бекомберга, здесь, у нас. Когда состояние художницы улучшалось, она работала как одержимая, старалась выразить в картинах переполняющие её чувства. Некоторые ее картины наводят ужас, а другие излучают тепло и гармонию.
– М-да, кажется, психически здоровых людей в нашем мире становится все меньше и меньше. И однажды, наверно…
– Их вообще нет, – перебила Микаэла, перемещаясь к другому полотну. – Они кажутся нам здоровыми только потому, что мы плохо их знаем. Статистика здравомыслия такова, что каждый третий страдает той или иной формой психического заболевания. Подумай о двух своих лучших друзьях. Если с ними все в порядке, то третий – это ты. – Она захихикала. – Мы все со своим приветом. – Кстати, это Пикассо! – показала она на висящий перед ними портрет женщины. – Картина называется «Женщина с черными глазами». Дора Маар. Слышал о такой?
– Не думаю, – Антуан невольно поёжился под пристальным взглядом женщины с портрета.
– Она познакомилась с Пикассо в кафе «Де Маго». Сидела одна за столиком. Положила ладонь на деревянную столешницу и методично втыкала нож между растопыренными пальцами. Иногда промахивалась и ранила себя до крови. Намеренно – только чтобы привлечь внимание художника, который был старше её почти на тридцать лет! – Микаэла покачала головой. – Он обожал ее, но временами изменял. А потом и вовсе променял на молоденькую девушку. У Доры тогда случился нервный срыв. Ее даже лечили электрошоком. Не помогло. Она еще долго писала ему, ее записки сохранились. В одной из них говорится: «Как художник, вы можете быть выдающимся, но с моральной точки зрения ничего не стоите».
– Неудивительно, – пробормотал Антуан. – Обиженная дама. Что тут скажешь! —Антуан не представлял, что вообще Пикассо мог найти в Доре Маар. Пронзительный, почти безумный взгляд с портрета пробирал до костей.
Представленное в соседнем зале минималистическое искусство показалось Антуану таблеткой от фобий, депрессий, стрессов и от мыслей вообще. Черный квадрат, белый, желтый, бело-черный. Здесь можно было не о чем не думать. Хотя думать ни о чем куда сложней, чем думать о чем-то. И Антуан подумал о хрустящей дымящейся пицце.
Далее шли работы, похожие на рисунки детей младшего возраста. Их ручки слабо держат кисть, и та выводит что попало. Антуан никогда не умел рисовать, но его детские каляки-маляки казались ему эстетичнее этих творений.
– Это что, тоже шедевры? – скептически спросил он.
Мика неуверенно пожала плечами.
– Никогда не знаешь заранее, – она нахмурила лоб. Ты когда-нибудь слышал о французском художнике Пьере Брассо? – Антуан покачал головой. – Он стал знаменитым в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году, когда шведская публика познакомилась с его творчеством. О нем говорили: «Пьер – художник, выступающий с деликатностью балетного танцора». А потом мир узнал, что никакого художника Брассо нет, а картины за него малевал шимпанзе по имени Питер.
– Ты шутишь? – усомнился Антуан.
– Вовсе нет! Только никто в это не поверил. Картины Брассо, то есть обезьяны, казались всем поистине выдающимися. – Антуан громко рассмеялся. – Тише, здесь нельзя шуметь, – хихикая в рукав, предупредила Мика. – Но это обнадеживает. Значит, у меня все шансы на успех. Очень надеюсь, что пишу я не хуже шимпанзе. Главное, чтобы меня заметили.
– Это точно, – подтвердил Антуан, – твои работы, я бы сказал, даже немного лучше.
Мика оживленно закивала.
– Вот и я так думаю. Еду сейчас по залам и представляю, как повсюду висят мои работы. И в том зале, и в этом, рядом с Пикассо и Уорхолом. Посетители смотрят на них, охают и ахают. Думают: «Это же какой талант!» Спрашивают друг друга: «Кто, кто этот художник?» А я смотрю на них такая – известная и неизвестная – и улыбаюсь. – Глаза девушки светились, на щеках выступил румянец, прядка белокурых волос упала на лицо. – Анте у меня же есть талант? – еле слышно спросила она.
– Да! – услышал Антуан собственный голос.
Она положила его руку на свое запястье.
– Чувствуешь? У меня мурашки по всему телу пробежали. Все – как по правде. – выдохнула она.
– Это потому, что мозг одинаково воспринимает реальное и воображаемое. – серьезно сказал Антуан, по привычке поправляя очки. – Мы изначально реагируем на любое действие или фразу, не разделяя на правду и ложь.
– Это как? – не поняла Мика.
– Ну, например, если футболиста поместить в томограф и попросить представить удар по воротам, мозг покажет удар. Это доказанный факт. Мозгу все равно, имеет он дело с реальным миром или с тем, что вспоминает и о чем думает. Твой мозг сейчас решил, что ты знаменита, вот мурашки и появились.
– Ничего себе… – удивилась она. – Но я в это верю. Иногда сижу дома, ничего не делаю. А потом чувствую усталость. Вот с чего, спрашивается? Всё потому, что внутри себя я то бегаю, то танцую, то люстру мою. Для мозга, видимо, это энергозатратно.
– Именно так, – подтвердил Антуан. Мозг вообще живет своей жизнью. Если честно, мы мало что контролируем. Я как раз об этом сегодня читал. Восемьдесят процентов работы мозга мы не осознаем вообще. Он управляет организмом помимо нашего сознания. Хватает ли кальция в костях, каков уровень сахара? Если мы обеспокоены – мозг посылает успокоительный сигнал.
– Это типа, я сам все решил? – уточнила Мика.
– Да. – Антуан вздохнул. – Вопрос только, кто этот «я»?
– Это что ж получается, наш мозг непонятно кому принадлежит? – Микаэла наклонилась вперед, явно заинтригованная.
– Как-то так. Мои более знающие коллеги говорят, что, если заглянуть в голову человека, когда он выполняет какое-нибудь задание или принимает решение, окажется, что мозг находит ответ самостоятельно, до того, как «хозяин» успевает что-либо осмыслить. Получается, мозг решает задачу, а мы об этом ещё не знаем. Более того, мозг заранее понимает, будет наш ответ ошибочным или верным.
– А можно мозг запрограммировать на удачу? – поинтересовалась Мика.
– Можно, – уверенно сказал Антуан. – Ты должен регулярно представлять лучший исход так же натурально, как футболист удар по мячу. Ты представляешь, а он творит. Как инструмент.
– Выходит, мы можем работать с мозгом в тандеме? – уточнила она.
– Мы можем прокачать свой мозг, – согласился Антуан. – Любая деятельность изменяет его, формируя новые нейронные связи. Даже если нам кажется, что мы вряд ли добьемся успеха
