Стамбульский ветер - Алеся Кузнецова
– Ну сравнила! Это же не одно и тоже! Тот был женатым начальником, крутил романы со всеми направо и налево, вон даже с тетей Ларисой… а после этого еще смел тебе подарки дарить.
– Тимур! Что ты такое говоришь? Он никогда… Он был для меня просто директором, другом…
– Ну-ну. Видимо, тете Ларисе он был лучшим другом, раз подсуетился перед смертью чтобы ее на свое место назначить.
– Ты что, думаешь, что они…
– Мам, я не думаю. Я знаю. Сколько раз он ее подвозил домой. Ты просто не замечала того, что происходило под самым носом. Так что, если этот твой Эмин, кажется, да? Если он не крутит романы у тебя за спиной и при этом не женат – возражений нет.
Он поставил кружку, откинулся назад и впервые замолчал. А я все еще не могла выдохнуть. Не потому, что он оказался не против. А потому, что я не знала, как сказать самое главное.
Когда Эмин впервые написал: „Можно я тебе просто пожелаю хорошего утра, не зная кто ты?“ – я смеялась и плакала одновременно.
Мне вдруг захотелось показать сыну фотографию Эмина. Я открыла ноутбук и загрузила на экран фото, где Эмин сидел с чашкой кофе и книгой в каком-то кафе. На столе лежал круассан, телефон, а на заднем фоне о чем-то разговаривали две седые дамы с собачками. Снимок был такой живой, что настроение и атмосфера почти передавались через экран.
– Он профессор французской литературы и живет в Париже, – я внимательно посмотрела на сына и замерла. Мое сердце колотилось так громко, что кажется, я слышала его ритм.
Тимур наклонился ближе к экрану, разглядел книжку, круассан, фон – и вдруг выдохнул:
– Блин… Он выглядит нормально. Даже очень.
Он еще раз взглянул на меня и вдруг, совсем несерьезно, но очень по-доброму добавил:
– Мам, ну ты даешь… Профессор из Парижа. А я думал, ты тут днем борщами в основном занимаешься и немного переживал за тебя.
Из комнаты донесся недовольный голос Милены:
– Тимур? Ты за кофе в Колумбию отправился? Или сварить в турке – какая-то немыслимая для тебя задача?
Тимур оторвался от моего ноутбука, пожал с улыбкой плечами, словно извеняясь за хмурое настроение своей невесты, и схватив две чашки дымящегося кофе и пачку печенья, выскользнул из кухни. Я осталась снова одна и продолжая улыбаться, открыла сообщение Эмина. Что-то изменилось этой ночью. Я еще не готова была сказать ему всю правду и рискнуть нашими отношениями, но я сегодня точно проснулась какой-то другой и чувствовала в себе решительность, которой всегда боялась раньше. Я открыла чат с Эмином.
– Привет, мой парижский друг. Ты уже заварил себе кофе?
– Даша, я уже заждался и думал, что придется пить в одиночестве.
– Знаешь, Эмин… В моей жизни случилось кое-что важное и я хочу поделиться этим с тобой. Иногда ложь – это броня. Я так долго в ней жила, что забыла, каково это – быть собой.
Ответ пришел почти сразу.
– Я не знаю, через что ты прошла. Но знаю одно: ты – не то, что с тобой сделали. Ты – то, кем решаешь быть сама.
Я медленно выдохнула. И рассказала ему все. Он не стал меня осуждать и не стал жалеть. Мы обсуждали все и вместе удивлялись затейливым узорам моей судьбы.
– Думаю, я готова встретиться с ней.
– Ментально я буду рядом с тобой. Представь, что я держу тебя за руку.
– Через полмира?
– У нашего воображения нет пределов. А у нас самих нет границ. Иногда мы думаем, что хорошо знаем на что способны, но потом делаем что-то, и понимаем, что не знаем о себе ничего.
– Когда ты рядом, мне не страшно смотреть назад. И не страшно идти вперед. Хотя я по-прежнему не готова разделить с тобой все.
– У нас у всех есть поступки, за которые бывает стыдно. Иногда нужно время, чтобы принять себя и таким.
– И у тебя тоже есть такие?
– К сожалению, я тоже не идеален, – я почти услышала как он рассмеялся за тысячи километров от меня и солнечное тепло разлилось по всему телу. Я не любила идеальных людей.
Глава 28. Белый конверт
Я не могла сосредоточиться ни на работе, ни на чтении. Даже кофе не помогал. В голове крутились тысячи мыслей, словно из разрозненных обрывков детской памяти начинал складываться мозаичный калейдоскоп. По телу разливалась дрожь, будто перед экзаменом, который я не сдала много лет назад, а теперь вдруг получила второй шанс.
Я открыла окно и в квартиру ворвался ветер – теплый, с запахом городской пыли и чем-то неуловимо-весенним.
Тимур с Миленой умчали на занятия и, хотя планы на день у них были разные, оба сказали, что будут поздно.
Захотелось сесть на пол прямо на кухне, обнять себя за колени и просто плакать. И я позволила себе слезы. Это была не истерика, а просто тихие сожаления. Потому что теперь я знала. Она не уходила. Она осталась, как смогла. Я дочитала дневник и было очевидно, что это она попросила Кирилла Павловича, своего старого друга, помочь мне с работой. Это через нее он выбил место в лучшем садике для Тимура и это для нее он время от времени снимал меня с сыном так, чтобы я не замечала. Мы с ним действительно стали друзьями, но все началось с того, что сперва друзьями были они.
Я достала из шкафа старую коробку с новогодними узорами. В ней хранились мои воспоминания за разные годы.
Смешные письма Тимура к Деду Морозу – с неровными буквами, в которых он просил лего, собаку и «чтоб мама не грустила». Билеты из театра, где я уснула прямо в кресле. Записка от Лариски: «Ты справишься, потому что сильная. А если не справишься – зови, я принесу пирог и вино». Я так и не поняла в какой момент у нас с Лариской все пошло наперекосяк. Ведь она много лет была моей единственной подругой.
В самом низу коробки лежал неподписанный белый конверт, который я не открывала никогда. А в нем – чуть помятая фотография, на которой мне лет шесть. Я видела как отец на даче сжигал все фотографии с мамой и вытащила одну, пока он зашел в дом. Я так и не смогла ее выбросить позже, но так и не смогла на нее посмотреть, поэтому просто хранила
