Игра в кости - Камилла Лэкберг

– Пока нет.

Мария радостно рассмеялась:

– Представь только ее лицо, когда мы все нагрянем. Я буду жить с этим не один год.

Внезапно чашка с кофе зависла в воздухе. Мария поставила ее на скамейку и повернулась к Винсенту:

– Но почему бы тебе не поехать сразу с нами? Школа у Астона закончилась. Ребекка сама о себе позаботится. Беньямин учится удаленно, а у тебя нет выступлений. Неужели все это только ради того, чтобы несколько дней побыть наедине с Миной? Может, даже в нашей постели… Это и есть твой план?

Винсент вздохнул. Он-то думал, что проблема раз и навсегда ушла в прошлое.

– Мама! – обстановку разрядило появление Астона. – Пусть папа оденется, мы будем строить иглу!

Астон рванул сушившийся на батарее комбинезон и влез в штаны.

– Тебе лучше поберечь силы для Мины, – мрачно продолжала Мария, отвернувшись к кофеварке. – Не двадцать пять лет.

Винсент взъерошил сыну волосы и потуже завязал халат.

– Давай хотя бы позавтракаем для начала, Астон, – сказал он. – Тебе нужно хорошенько поесть, если собираешься строить иглу.

– Будем есть снег! – крикнул Астон, выбегая за дверь.

Телефон Винсента засигналил – напоминание о сегодняшней встрече с Умберто.

Винсент вздохнул. Его импресарио ждут неприятные новости.

Винсент вышел в гостиную покормить рыбок. Только взял в руки корм, голову пронзила сильная боль, как будто по ней вдруг проехал поезд. Пришлось прислониться к аквариуму. Винсент стал задыхаться. Нужно принять еще одну таблетку. Он попытался сфокусировать взгляд на стене за аквариумом, но стало только хуже. У Винсента было странное ощущение, будто там что-то написано. Хотя на стене ничего не было, кроме семейных фотографий в рамках.

Ощущение усилилось. Перед глазами замерцали искры.

Винсент вспомнил старую детскую игру – «рассоздай предмет», когда они помещали нечто в слепое пятно, и оно будто исчезало. Для этого нужно было смотреть прямо перед собой, так чтобы предмет располагался на периферии поля зрения. Сейчас у Винсента было схожее чувство – будто он что-то видит и не видит одновременно.

Он закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Спустя некоторое время головная боль стала стихать. Но полностью она не прошла. Такого еще никогда не бывало. Боль присутствовала невидимым фоном, на заднем плане. Как навязчивый звук, которого не замечаешь, пока он не исчезнет.

Винсент выглянул в открытую дверь на холодный снег. Может, ему и нравилось Рождество. Но зиму он ненавидел.

– Можно мы войдем? – спросил Кристер.

Из-под страховочной цепочки через узкую щель приоткрытой двери смотрело сухое морщинистое лицо. Какое-то время женщина молчала.

– Думаю, вы здесь не за тем, чтобы продать мне лотерейный билет, – произнесла она наконец хлипким, дрожащим голосом.

– Совершенно верно, – подтвердил Кристер. – Мы хотели бы поговорить с вами о Маркусе.

Женщина еще раз посмотрела на них, после чего дверь закрылась и лязгнула цепочка. Дверь распахнулась. Перед ними открылась прихожая в мягком, приветливом свете лампы. Кристер переступил порог раньше Рубена. Скинул ботинки с налипшим на подошвы снегом на коврик с изображением Санта-Клауса.

Мать Марка Эрика с достоинством носила свои семьдесят с лишним лет и была полной противоположностью сыну, каким тот выглядел на фотографиях.

Униформа Армии спасения аккуратно висела на крючке в прихожей.

У Маркуса Эрикссона так и на нашлось времени обзавестись собственной семьей. Братьев и сестер у него также не было, поэтому, после ранней смерти отца, мать оставалась единственной родственницей.

Негромко играла рождественская музыка, в квартире стоял уютный запах корицы и глинтвейна.

– Входите, согреетесь, – приветливая женщина провела гостей на кухню.

– Как вы уже знаете, мы собираемся… еще раз забрать Марка.

Не уверенный, что подобрал правильное слово, Кристер устроился на одном из стульев за кухонным столом.

Взгляд упал на наполовину решенный кроссворд, поверх которого лежали очки для чтения.

– Называйте его Маркусом, пожалуйста, – попросила женщина, разливая горячий глинтвейн из кастрюли в три небольшие кружки. – А меня зовут Гудрун, можно просто Гун. – Она поставила дымящиеся кружки перед Кристером и Рубеном. – Маркус не был… Марком Эриком. Только не для меня. Марк Эрик – его герой, роль, которую он играл в жизни. Для меня он всегда оставался моим Маркусом.

Кристер глотнул из кружки и поморщился. Очень горячо. Лицо Гун просветлело.

– Он и я – нас было двое в этом мире. И мы до самого конца оставались лучшими друзьями. У Маркуса были свои демоны, боги знают об этом. Но он сумел выйти на правильный путь. Иначе не знаю, как бы у него все сложилось.

– Я читал материалы дела, – сказал Кристер. – Но, может, вам есть что сказать о том, как он… пропал?

– Ну… – Гудрун прищурилась на кроссворд и как будто ушла в себя.

Рубен кивнул на газету:

– Моя бабушка Астрид тоже разгадывает кроссворды. С картинками-подсказками. Вот это, – он ткнул пальцем в первые две фотографии, – Лейф Перссон и Виктор Фриск. А остальные…

Гудрун улыбнулась:

– Один, похоже, какой-то известный повар. А второй… думаю, он поет. Сейчас он везде… – Гудрун положила руки на кроссворд и посмотрела на полицейских. – Незадолго до этого у Маркуса снова начались проблемы. Их давно не было… Я думала, с этим покончено навсегда.

– Вы имеете в виду… наркотики? – осторожно спросил Кристер.

Он снова глотнул глинтвейна, который теперь можно было пить.

– Это было так давно-о, – вместо ответа протянула Гун.

Она провела рукой по кроссворду.

– Бенджамин Ингроссо[15], – вдруг сказал Рубен.

Кристер вздрогнул и в недоумении уставился на коллегу.

Гун снова улыбнулась и вписала в клетки правильные буквы.

– Именно, – сказала она и вздохнула. – Так или иначе, у Маркуса случился сложный период. Наркотики, да. Но не только… – она задумалась, подыскивала слова. – В наркотиках он нашел, что искал. Но Маркус всегда оставался умным мальчиком. Когда ему пришлось совсем туго, стал уходить по ночам, и я не знала, увижу ли его снова. Вам когда-нибудь снилось, как ваш ребенок бросается под поезд или с моста?

Кристер покачал головой. Тема в большей степени не его, чем он хотел это показать.

– Так радуйтесь, – продолжала Гун. – Но, как я уже сказала, с этим он справился. Стал расти как музыкант и больше не прикасался к наркотикам. Даже к алкоголю. Газеты выставляли его плохим парнем, но вы же понимаете… Это фасад. Образ, придуманный для него звукозаписывающей компанией. Сам Маркус жил спокойной жизнью. В свободное от гастролей время, по крайней мере. Семьи у него не было, зато… зато была я.

– Звучит неплохо, – сказал Рубен. – Учитывая, насколько близки вы были, может, Маркус когда-нибудь упомянул