Шесть масок смерти - Сюсукэ Митио
Любой вам скажет, что заниматься любимой работой – счастье. Но люди в этом мире только мечтают о чем-то любимом. Мечты и реальность не совпадают, и большей частью мечты красивее и грандиозней, поэтому и то и другое приводит в уныние.
С самого детства я гонялась за жуками и ловила их, в конце концов начала их изучать; занятия стали исследованиями, а исследования – работой, и тогда меня буквально сбили с ног различия между мечтами и реальностью.
С тех пор как я начала работать в университетской лаборатории энтомологии, прошли годы, но мне давали только работу ассистента; я даже не могла получить разрешение на использование исследовательского оборудования для личных исследований. Когда я говорила профессорам и доцентам о том, чем хочу заниматься, мне отвечали, будто пригвождая печатью: «Пока рано». Но мужчинам, поступившим на работу в то же время, что и я, поручали задачи, которые явно не были простым ассистированием; они также ездили на полевые исследования за границу. Вероятно, слова «пока рано» несли в себе смысл: пока рано для женщины. Вот такой была эпоха Сёва[47].
В тот год, когда я встретила Тасаку, в мире одна за другой происходили глобальные перемены. В Америке на пост президента пришел Джордж Буш, в Берлине разрушили Берлинскую стену, в Японии почил император Сёва и началась эпоха Хэйсэй[48]. Еще не успели мы привыкнуть к новому девизу правления, как кабинет Такэсита[49] сменился кабинетом Уно[50], а через два месяца произошел переход к кабинету Умибэ. Мир находился в разгаре «экономики пузыря»[51], работники компаний вкалывали как ненормальные, зарабатывая безумные деньги, реклама энергетиков по телевизору обещала: «Вы сможете работать двадцать четыре часа без перерыва». Но, несмотря на то что я жила в эпоху таких больших потрясений, в моей повседневной жизни не было никаких изменений. Я и сейчас была готова провалиться в расщелину между моими мечтами и реальностью.
Лето подходило к концу, и в одну из сред я поздно вечером вышла из дома. Шла я медленно, на лице у меня было «до страшного бесстрастное выражение». На вечернем пляже, раскинувшемся за защитным дорожным ограждением, вспыхивал свет петард, слышались бодрые молодые голоса парней и девушек. Однако до меня доносились только гласные звуки; казалось, будто я слышу эти голоса со дна моря. Я шла сквозь мутную воду, ползла безо всякой цели, будто обессилевший жук-скоморох.
Впервые в жизни я раздвинула скользящие двери питейного заведения, и тотчас мои уши наполнились шумом, царившим внутри него. Несколько мужчин окинули меня бесцеремонными взглядами. Пытаясь убежать от этих взглядов, я села в углу стойки. Внутри пахло сигаретным дымом и жареной рыбой.
Прошло некоторое время, но ко мне никто не подходил принять заказ, и я робко оглянулась. Седоволосый мужчина – похоже, владелец заведения – весело смеялся вместе с гостями в слегка приподнятой зоне, устланной циновками татами. Я рассеянно поджала губы, и тут мужчина, который сидел за стойкой через одно место от меня, взял и придвинулся ко мне.
– Сасими из кальмара – вкуснятина.
У него был низкий грудной голос, как будто звучащий из глубины его груди в белой рубашке.
– А еще жареная рыба-меч. Если любите вареную рыбу, то хороша камбала. Я все перепробовал. Все вкусное.
Я неопределенно кивнула. Мужчина, обернувшись через плечо назад, позвал владельца:
– Сюда сасими из кальмара. Напитков не надо, принеси еще одну рюмку.
Я поняла, что он хочет поделиться со мной своим саке, только после того, как он налил мне его в принесенную рюмку.
Что я говорила, не помню. А может, почти ничего и не говорила. Я же привыкла общаться с бессловесными существами и не понимала, как вести непринужденную беседу ни о чем. В тот вечер я узнала, что мужчину зовут Тасака. Что он живет в соседней префектуре в двух с небольшим часах езды на электричке. Что он работает в агентстве по недвижимости, расположенном там. Что каждую среду он приезжает в наш город в офис. Он рассказал, что в недвижимости наблюдается невероятный экономический подъем, цены бешено растут, но от покупателей нет отбоя, и зарплата постоянно увеличивается. Он говорил с приятной интонацией, без всякого высокомерия.
После окончания университета я окунулась с головой в крохотный мирок нашей лаборатории, поэтому всё, что говорил Тасака, казалось мне новым и свежим. Даже непривычное для меня саке, которое он мне подливал, представлялось глотком свежего воздуха.
– На следующей неделе опять буду здесь.
На прощание он указал пальцем на пол заведения и, напоминая движениями китайского богомола, посмотрел мне в лицо. Наверное, он звал меня на свидание, но я не была в этом уверена. Поэтому, когда в следующую среду я пошла в то же место, оделась так, как будто просто вышла из дома, не наряжаясь. В ответ на улыбку Тасаки, который поприветствовал меня у стойки, я сделала вид, что еле вспомнила его.
Так мы стали встречаться с ним каждую среду. Я говорила, наверное, вполовину меньше, чем Тасака, но больше на треть, чем раньше. Когда мы выходили из заведения и он говорил мне: «Спокойной ночи», у меня пересыхало и начинало саднить горло.
На пятый раз мы дошли до моего дома.
Пока мы шли, редко переговариваясь, по пешеходной дорожке с фонарями, освещающими ее через равные промежутки округлым светом, я уже была на все готова. Я сделала уборку в комнате, спрятала в шкафу многочисленные коробки с чучелами насекомых, которые хранила с самого детства. Мне хотелось измениться. Хотелось что-то поменять. Я хотела почувствовать дыхание другого человека и сердцем, и телом.
Узнав, что у меня это в первый раз, Тасака весь засветился от счастья, не скрывая этого.
Начиная с той ночи, он стал приходить ко мне каждую среду. Я покупала продукты в супермаркете по дороге с работы домой, готовила ему еду, а после того как мы соединяли наши тела, он спал со мной под одним одеялом до утра. В те дни, когда мы не виделись, я звонила ему по телефону. Мне было приятно, что в глубокую лужу моей одинокой жизни стали проникать запахи и тепло человека. Было приятно, что тихое дно замутилось от активного движения жизни. Я даже представить себе не могла, что эта мутная
