У фортуны женское лицо - Валентина Демьянова
– Тут вы правы, но почему нельзя было прийти ко мне и нормальным языком все объяснить? К чему устраивать эту головоломку?
– К тому, что вы всего лишь слабая женщина! У него не было уверенности, что вы сможете сохранить эту информацию в тайне.
– На что вы намекаете?!
– Ни на что! Просто Шенк уже хорошо знал, на что способен тот, кто охотился за документами. Он мог оказать на вас такое давление, что вы разом выложили бы все! Именно поэтому Петр подстраховался, разбив информацию на зашифрованные кусочки. Теперь, если бы к вам пришли и спросили: «Где бумаги?» – вы бы что ответили?
– Понятию не имею!
– Точно! И это было бы правдой!
– Хорошо, вы правы! И что теперь делать? Отправляться в Багдад или Константинополь? – с сарказмом поинтересовалась Вера Васильевна.
– Ну это вряд ли! Думаю, в планы Шенка не входили столь дальние вояжи! Я бы обратила внимание на первую строку. Ничего на ум не приходит?
– Пещера? Невозможно! Петр был музейным работником и отлично знал, что неправильное хранение для хрупкой бумаги убийственно. Если уж он посчитал нужным спрятать архив, то сделал это максимально аккуратно. Нет, это не подходит!
– Из всего четверостишия интерес могут представлять только первая и третья строка. Первую, «Вход скрыл серебрящийся тополь», мы обсудили. Нет никакого входа! Вторую, «И низко спадающий хмель», пропускаем, хмель нам в этом деле точно не помощник, и переходим к третьей, «Багдад или Константинополь». Поскольку путешествовать мы не намерены, значит, нужно найти нечто общее между этими городами и тем местом, где мы находимся.
– Что здесь может быть общего? Там города, тут монастырь!
– Ну, например... В таких крупных городах обязательно должны быть монастыри.
– Это так, нам с этого какая польза?
– Не знаю, но уверена, все связано с этой строкой! Ведь последняя, «Я вам завоюю, ma belle», ну точно ни на что не годится!
– Пускай будет третья строка, но как мы догадаемся, что Петр имел в виду?
– Я знаю только один способ. Будем перебирать варианты до тех пор, пока не натолкнемся на верный, – ответила я и, подавая пример, действительно принялась придумывать, что же может быть общего, к примеру, между Багдадом и монастырем в российской глубинке. Версии в голове рождались разные, иногда такие фантастические, что сама диву давалась, но ничего действительно путного на ум не приходило.
Похоже, таким же образом дело обстояло и у Веры Васильевны, потому что она вдруг воскликнула:
– Ваша теория – полный бред! Нет у Константинополя ничего общего с нашим монастырем.
И тут во мне никак самолюбие взыграло, потому что в голове щелкнуло, и я выдала:
– Само собой! Это у монастыря должно быть нечто общее с одним из этих городов! Например, в Константинополе есть Софийский собор, построенный еще во времена Византии, а тут?
– Наши соборы строились позже и с константинопольской Софией ничего общего не имеют!
– Значит, должно быть что-то еще!
– Ну не знаю... Устала я от этой головоломки. Стара уже загадки разгадывать!
Спорить не было смысла, поэтому я начала с самого простого:
– Церкви?
– Две. Одна поздняя, восемнадцатого века, и совершенно не интересная. Другая – наша жемчужина, но, к сожалению, находится в таком плачевном состоянии, что мы подумываем ее закрыть. Если не дадут денег на реставрацию, придется все убранство отправлять в запасники. А жаль! Там иконостас редкой красоты! А иконы какие! Есть даже одна византийской работы, царицей Софьей подарена.
– Софьей? Связи между константинопольской Софией и иконой царицы Софьи не усматриваете?
– Имя одинаковое? А этого разве достаточно?
– Пошли проверим!
Внутри церкви царил сумрак. Узкие окна почти не пропускали свет, но даже так в глаза бросалась необычность внутреннего убранства. Это было нечто среднее между православным храмом и католической церковью. Особенно впечатлял трехъярусный иконостас, все деревянные детали которого покрывала тончайшая резьба. Оставалось только поражаться фантазии резчика, умудрившегося изобрести столько вариаций на один лиственный мотив. А на сравнение с католическими храмами наводили непривычные для православного статуи святых вдоль стен.
– Анна, – негромко позвала Вера Васильевна, – вот это икона царевны Софьи.
Приблизив лицо к потемневшей от времени раме, я принялась ее внимательно изучать. В другое время все внимание, естественно, обратила бы на икону, но терпение Веры Васильевны было на исходе, и испытывать его я боялась. Решившись, коснулась пальцем резьбы. Вера Васильевна испуганно ахнула:
– Не трогайте! Тут все такое хрупкое!
– Я осторожно, – только успела пробормотать я, как самый крупный цветок качнулся и упал мне в ладонь.
– Предупреждала же!
Извиняться я не стала, потому что на иглу, служащую розе опорой, была насажена крошечная, свернутая в трубочку записка.
– Есть!
– Надеюсь, это конец?
– Скоро узнаем, – бросила я, быстрым шагом направляясь к выходу. Разглядеть что-либо в этой темноте было просто невозможно!
Пока Вера Васильевна педантично запирала дверь, я читала вслух набранную бисерным почерком записку:
Весь день минуты ждал, когда сойду
В подвал мой тайный, к верным сундукам.
Счастливый день! Могу сегодня я
В шестой сундук (в сундук фламандский)
Горсть золота накопленную всыпать.
Стоило замолчать, как моя спутница ворчливо заметила:
– Снова стихи, на этот раз еще и с ошибкой. Это ведь отрывок из «Скупого рыцаря»! У Пушкина четвертая строка звучит иначе. «В шестой сундук (сундук еще не полный)», а вы сказали «фламандский»!
– Надо же! А Шенк, большой любитель поэзии, выходит, этого не знал? – Вера Васильевна почувствовала иронию в моем голосе и смутилась. А я спросила: – Вас не заинтересовал тот факт, что здесь упоминается сундук? Он ведь вполне подходит для хранения документов!
Наташа
Около одиннадцати, когда я уже решила гасить свет и ложиться спать, коротко звякнул дверной звонок. От неожиданности я вздрогнула и прислушалась. В глубине души теплилась надежда, что мне показалось. Однако звонок залился снова, теперь уже длинно и требовательно. Окончательно напуганная, я подошла к двери и тихо спросила:
– Кто?
– Свои!
Когда Олег ввалился в квартиру, у меня перехватило дыхание.
– Ты откуда? Такой...
Олег был сам на себя непохож: грязная одежда, щетина на щеках...
– Из Ольговки, – невнятно пробурчал он, стаскивая через голову свитер.
Зная брата, я ожидала любого ответа, но
