Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов

У него разболелась голова. Начала болеть еще там, на месте происшествия, в подвале. Когда увидел детское тельце, сунутое за трубы. Теперь эта боль стала пульсирующей, синхронной с ударами сердца. Рябинин предложил:

— Ребята, сходим в кафе напротив: там варят крепкий кофе.

— Там есть и свежее пиво, — уточнил Оладько.

— Там имеется и марочный коньячок, — добавил Леденцов.

Викентий рассматривал альбом Босха «Страсти Господни». Вот «Несение Креста»… А ведь плохо. Рожа набок, кривые глаза… Уродство еще не страсть, не чувство…

Он отправился на кухню, поймав себя на том, что отворачивается от любимого «Взгляда».

На кухне достал из холодильника торт, отрезал кусок и стал жевать. Это торт? А не спрессованные ли сладко-приторные стружки? Недоев, он вернулся к картинам. Не работалось. В чем дело?

Художник впервые почувствовал время. Но оно ведь не стоит. Ему казалось, что в этот текущий миг он упускает какую-то главную стезю своей жизни. Какая-то диковинная птица счастья пролетает над ним, а он остается.

Пишет картины, мыслит, любит женщин… Встречались ему ребята, сутками сидевшие в Интернете. Жили в нем. А в это время за их окнами ликовали улицы, солнце, женщины… Да что там Интернет?

Младенец тянется ко всему яркому и броскому — цветку, игрушке; молодого влекут зрелища, мода… А когда созревает интеллект, то человек обнаруживает красоту в хлебе, в воде, в тишине…

Что же он сделал? Свел свою жизнь к сексу и писанию картин. Много? Как глянуть… Ничтожно мало, потому что закрылся от мира.

Среди больших листков, приколотых к стене, Викентий нашел маленький, вырванный из записной книжки. Какой-то Джордж Шихан… «Счастье отличается от наслаждения. Счастье предполагает борьбу, терпение и завершенность».

А ему даже женщины не сопротивлялись…

Художник оглядел себя: когда же он успел переодеться в костюм? И зачем? Куда-то идет? Искать наслаждения и счастья?

«Взгляд» прожигал осуждающе. Викентий повернулся к стене, к приколотым листкам с цитатами. Гонкуры: «Гений — это талант умершего человека». Надо ли спешить в гении?

Звонил телефон. Голос, от которого он надеялся избавиться, сообщил с утробной радостью:

— Художник, птичка чирикнула.

— Что?

— Банкирша раскошелилась, как тебе и обещала.

— И где деньги?

— Все путем: на моем счету в банке «Северный Дом».

— Что дальше?

— Будем строиться, малюй побольше картин.

— Дельфин, теперь претензий ко мне нет?

— Все, художник, ты рассчитался.

— Ну и привет.

На совместную работу с Дельфином Викентий не уповал. Они несовместимы. Искусство и бандитизм… Кредит оформлен на Дельфина: ему и возвращать, и проценты платить.

Но художник спешил. В неизвестность. Похоже, что его ноги эту неизвестность знали — вынесли к торговым ларькам…

Среди груды ящиков и лотков, корзин и фляг, темно-хмурых продавцов и однолико-серой толпы цыганка казалась подсолнухом, выросшим на свалке. Викентий подошел с непривычной робостью.

— Здравствуй, фазанчик, — улыбнулась она.

— Меня зовут Викентий.

— Да я знаю.

— А тебя?

— Кличь Машей.

Ярко-желтая кофта, темно-желтая юбка и светло-желтые янтарные бусы. Волосы свободно распущены по плечам и спине, имеют какой-то интимный блеск.

— А где мотоцикл? — спросил художник.

— В подвал затараканила.

— А тут… гадаешь?

— Неужели ты своей судьбой интересуешься?

— Любому интересно.

— Нет, Викентий, счастливые не гадают.

— Сама же мне наговорила про тюрьму…

— Лошадь спотыкается, а гадалка ошибается.

Он не знал, что небольшая скуластость может быть такой привлекательной. И не знал, что чернота глаз может не отпугивать, как его «Взгляд», а призывно блестеть. Не оттого ли, что игра взгляда как бы соединяется с игрой малиновых губ?

— Маша, а как ты угадываешь судьбу?

— О человеке все говорит и на язык просится.

— Глаза, выражение лица?..

— Вот прилипли к глазам. А одежда, прическа, манеры?.. Все! Например, часы. Если золотые, то богат; если простенькие, то лодырь; если вообще без часов, то спьяну потерял; если одет круто, а часов нет, то оставил у любовницы; если часто на них смотрит, то…

— Спешит, — подсказал художник.

— То часы краденые.

От этого незатейливого разговора Викентий чувствовал приятную легкость, будто с каждым ее словом уменьшалось притяжение земли. Да цыганка и сама легкая: казалось, возьми ее за руки — и взовьешься над ларьками.

— Викентий, ты ведь один живешь?

— Да.

— Почему не женишься?

— Я художник.

— Ну и что?

— Творец, который сам горит, сжигает того, кто рядом.

— Забубенно говоришь…

— Гений работает на историю, и ему плевать на жен, детей и родственников. При каждом великом был один человек, два, три, которые тихо клали свои жизни в пламя творца. Поэтому я одинок.

— Викентий, а если полюбишь женщину?

— Что такое любовь? Природа требует секса. И уж если им заниматься, то лучше с женщиной симпатичной.

У него чуть было не вырвалось: «как ты». Но о сексе он не думал: единственное, что ему хотелось, — это прикоснуться губами к ее смуглой скуле. Видимо, он все-таки потянулся, потому что Маша погрозила ему маленькой веточкой жасмина. Викентий удивился:

— Почему не роза: вся восточная поэзия пропитана ее ароматом?

— А я люблю жасмин.

— Маша, приходи ко мне в мастерскую: я тебя нарисую.

— Зачем?

— Портрет в подарок.

— А его можно будет продать?

— Не лучше ли повесить над кроватью?

Она задумалась, смешно поигрывая полными малиновыми губами. Викентий не стал ждать: вырвал листок из записной книжки и черкнул адрес.

— Маша, я всегда дома.

— Нет, я лучше принесу букет жасмина, ты его нарисуешь и мне подаришь.

— Хорошо, но торопись — жасмин скоро отцветет.

Рябинин полагал, что случайность — это всего лишь первый шаг закономерности. В сущности, вопрос количества. Случайность возникает там, где чего-то мало; закономерность проявляется там, где чего-то много. То же самое и в криминале. Конфликт между двумя выпивающими — случайность, драка между десятью пьющими — закономерность.

Следователь предчувствовал драматическую развязку. Он не знал, какой она будет, и главное, пока не мог предотвратить — мало информации. Ранними допросами да арестами лишь спугнешь. Каков главный денежный источник Лжицына? Чем он держит художника? Почему банкирша дала ему деньги? Как он поступит с пятью миллионами?.. За всем этим, скорее всего, крылась хитроумная афера.

Закономерность там, где чего-то много, а их было много: Дельфин, Бультерьер, Художник, Банкирша, Журналистка…

В кабинет впорхнула — именно! — секретарша Катя, потому что была эльфоподобна. Представить ее без бумажки в руке — что увидеть истинную даму без перчаток. Катя положила перед ним листок его обвинительного заключения.

— Сергей Георгиевич, машинистка не понимает этой фразы: «Вызванный в прокуратуру Эрдельтерьер Смокович…»

Стол, на который опиралась секретарша, мелко вибрировал от ее сдавленного смеха. Поскольку