Тропой забытых душ - Лиза Уингейт
– Уверена, так и есть.
Глядя на меня снизу вверх, она пытается понять, купилась ли я на ее показную заботу. Сквозь толстый слой макияжа выступает пот. Достав скомканную бумажную салфетку из кармана платья, Мирна Уомблс промокает лоб.
– Господи, на первых порах они подходят к кому угодно и начинают расспрашивать о своих мамах, о папах… о том, когда вернутся домой. Они готовы рассказать что угодно, чтобы только вы отвели их куда‑нибудь или купили угощение. Липнут к каждому встречному. Они начали называть меня Бабушкой много лет назад, потому что очень скучают по семье. Но мне очень-очень жаль, что она докучала вам.
Мной вдруг овладело отчаянное желание защитить Сидни и, пожалуй, даже вступить в небольшую потасовку, чтобы подпортить свежий маникюр Мирны. Но я покрепче хватаюсь за ворота, потому что понимаю: этого делать не стоит.
– Я сама задала ей вопрос. И она не доставила никаких проблем. Это я виновата, что она не вернулась в дом с остальными детьми.
– Что-что? – миссис Уомблс отступает назад, разглядывая мою форму; мне кажется, она только сейчас поняла, что я не из городской полиции или управления шерифа округа, не из тех, кто станет проверять жалобы на приют. – Вопрос?
– Да.
– Ох, милочка!
Она гогочет, запрокинув голову; рука с салфеткой падает и опускается, влажная и дряблая, на мои пальцы, лежащие на воротах. Отвратительно!
– Ох, дорогуша! Не верьте ни одному ее слову. Она очень любит манипулировать людьми.
Глава 10
Олив Огаста Пил, 1909 год
Долина ограничена с запада горами Баффало и Потейто-Хиллс, причем очертания последних на фоне западного неба напоминают зубья пилы, а с севера – горами Уайндинг-Стейр.
Гомер Гауэр. Архив документов об отношениях между индейцами и первопоселенцами, 1938 год
Главное в эльфах – то, что они вовсе не эльфы. Наверное, минуту-другую я вновь думаю об этом, увидев их убежище. Живут они в большом дереве, таком же старом, как и окружающие его холмы. Два его ствола росли рядом, пока не соединились. Там, где корни лезут из земли, Тула, Пинти и Кои соорудили неплохую землянку. Выстеленное сухими сучьями, ободранной корой и срезанными сосновыми ветками, убежище кажется очень уютным.
Эльфы из сказки построили бы под таким деревом настоящий дом, но эти дети раньше жили в хижине с мамой и папой, а еще с дедушкой и бабушкой. Их мама была чокто, а отец – полукровка, и земля принадлежала им с тех пор, как правительство разделило территорию племени на участки несколько лет назад. Им достался холмистый, не пригодный для земледелия, поэтому их папа взялся охотиться на волков и койотов и сдавать их шкуры за вознаграждение. Кроме того, они стреляли оленей, ловили кроликов, рыбачили и собирали дары леса. Иногда недоедали, но чтобы голодать – никогда.
Однажды летом пришла болезнь, и старики умерли сразу, а за ними – мама. Папа выздоровел и заботился о них, но пришел человек и сказал, что судья из нового суда выписал бумагу, по которой трое детей не должны жить с одиноким отцом, и он обязан забрать их в школу, получать образование и хорошую еду каждый день.
Папе не понравились слова того человека, он велел детям спрятаться в лесу и ждать, пока он съездит в Пото поговорить с судьей и, может, найти жену, чтобы сохранить семью.
Больше они отца не видели. Чужак остался в их доме. Какое‑то время Туле удавалось по ночам таскать яйца из курятника и вяленую свинину из коптильни, но чужак завел собаку, а когда та залаяла, выстрелил из ружья. Дети убежали. Человек с собакой пытался выследить их, но они ушли очень далеко, пока не оказались здесь, возле Деревьев-Близнецов. Так я назвала это место после того, как Тула рассказала эту историю.
Тула говорит, что иногда они встречают других детей вроде них. То место, где мы с Нессой ночевали под гнилым бревном, а Тула, Пинти и Кои напугали нас, раньше служило прибежищем паре братьев, чокто-полукровок. Они научили Тулу добывать еду с поезда и в доме Доброй Женщины. Но однажды исчезли.
– Тула сказала, они, наверное, уехали на поезде. Те братья, – говорит мне Несса, сидя в утренней прохладе под тянущимися к солнцу ветвями Деревьев-Близнецов. – Или их поймал мужчина, – добавляет она с тревогой.
Тула отрывается от своего занятия – выдирания веточек и листьев из волос Пинти и швыряния их в наш маленький утренний костер. Она рассказала нам, что иногда в доме Доброй Женщины появляется мужчина, и, когда он там, лучше туда даже не приближаться. Он однажды пытался поймать их. Тула говорит, что в округе есть и другие люди, которые ловят детей. Она слышала это от пропавших братьев.
Деревья-Близнецы словно вышли из сказки, но это совсем не сказка. По долине рыщут охотники. Охотники на детей.
Значит, нам с Нессой не стоит задерживаться здесь, чтобы действовать по моему плану и найти кого‑нибудь, кто продаст нам за шесть пятицентовиков еду и припасы в дорогу. Слишком рискованно. Вопреки моим надеждам, у Тулы нет никого, кто присматривал бы за ней, а в дом Доброй Женщины накануне явился мужчина.
– Нам пора идти дальше, – шепчу я Нессе.
У Кои урчит в животе, и он улыбается, будто это смешно. Потом, пока все еще смотрят на него, рыгает и снова улыбается.
– Ры-ба? – он делает волнообразное движение ладонью в воздухе, потом подносит ее ко рту.
Я только вчера вечером научила его говорить «рыба», а он научил меня индейскому слову – чокто говорят «нвни». Мы воспользовались крючками и лесками из папиного мешка, чтобы сделать удочку и поймать окуня, а потом как следует поужинали тремя маленькими рыбками и шестью жирными раками, а еще вареными яйцами и ягодами.
– Рыба и по-езд, – Тула кивает в направлении железнодорожных путей, потом показывает двумя пальцами жест, будто переставляет ноги, и, улыбаясь до ушей, обводит нас всех подбородком. – Рыба и по-езд. Кил-иа!
Ее улыбка гаснет, когда я мотаю головой.
– Мы с Нессой не можем пойти с вами рыбачить или к поезду. Нам нужно идти.
– Рыба и по-езд, – высовывается Пинти, потом прикрывает
