Тропой забытых душ - Лиза Уингейт
Пинти хорошо усвоила «мы» и «идем». Я учу слова чокто, а они – мои, и нам стало проще общаться.
– Мы идем! – Кои вскакивает и приземляется, как лягушка, да и вообще очень похож на нее, потому что не может усидеть на месте. – Мы идем! Мы и-дем! Мы и-де-е-ем!
Эхо разносит звуки вокруг дерева, и Тула зажимает брату рот. Тревожное выражение на ее лице лишь подкрепляет мою уверенность в том, что нам с Нессой нельзя здесь оставаться. Здесь небезопасно для троих детей, а тем более – для пятерых.
Я откидываюсь назад и хватаю папин мешок.
– Несса, скажи им, что нам пора, и все. – Я специально говорю медленно, потому что Тула понимает английский лучше, чем говорит на нем. – Скажи им, что мы не можем пойти с ними на рыбалку, но пару крючков и лесок из нашего мешка я оставлю. И буду рада получить взамен немного спичек из их коробки, потому что наши все промокли и испортились. Нам много не надо – всего пять или шесть, чтобы продержаться несколько дней.
Несса хмурится и скрещивает руки на груди. У нее появилась подруга, и ей не хочется уходить. Раньше у нее подруг не было, если не считать ее сестры, Хейзел.
– Несси-Бесси, передай им то, что я сказала.
Она отворачивается и задирает нос к небу.
– Ну, значит, ты можешь остаться здесь… Я по тебе ни капельки не буду скучать. Если вернусь когда‑нибудь в эти места, загляну узнать, как у тебя дела… – Я представляю себе одинокую ночевку в лесу, вспоминаю рассказы о великанах и кови-анука-аша – маленьком народце, живущем под камнями и деревьями, а еще о медведях, пумах, койотах… и плохих людях. – Конечно, если ведьмы, колдуньи или эльфы не доберутся да тебя раньше. То, что эти трое не оказались черноглазыми эльфами, еще не значит, что их не существует.
Я нарочито медленно открываю мешок и раскладываю рыболовные крючки. «Попомни мои слова, Олли-Огги, – шепчет мне папин голос. – Первое правило общения с мужчинами, женщинами, лошадьми и кем угодно: если хочешь, чтобы кто‑то сделал то, что тебе нужно, заставь его поверить, что он поступает по собственному желанию. Каждое существо в первую очередь заботится о собственных потребностях. В этом нет ничего постыдного. Просто это правда».
Я копаюсь в лесках и жду, пока первое правило Киза Рэдли сработает, потому что оно должно сработать. Из тех, кого я знала, папа ошибался реже всех.
Когда я начинаю разбирать крючки, Тула приходит на помощь, и Несса наконец подает голос, передавая мое предложение. Тула не сводит глаз с рыболовных снастей. Они ей очень нужны. Она тихим голосом отвечает на вопрос Нессы.
– Она после рыбалки говорит, – сообщает мне Несса.
Уходит минута на то, чтобы переставить слова местами. Несса теперь иногда расставляет их в другом порядке, как это делают чокто.
– Ну, хорошо. Только скажи ей, чтобы взяла еще немного спичек. Когда мы наловим рыбы у Корабельной скалы, то поделим ее, а потом обменяем рыболовные лески на спички и двинемся в путь. Нам лучше не задерживаться у ручья надолго, пока муж Доброй Женщины дома.
У меня нехорошие предчувствия, но я помалкиваю. А они следуют за мной, словно тень, пока я иду за Тулой и другими детьми к Корабельной скале на последнюю рыбалку. Что‑то не так. Вскоре мы все это понимаем. Звериная тропа стала шире, чем прежде, а когда мы доходим до глинистого участка, то видим четкие следы копыт. Их много. И подкованные копыта, и неподкованные.
Всадники побывали в кустах, на ручье, у Корабельной скалы и даже на отмели, где играли дети. Тула показывает на следы, которые ведут к другой звериной тропе, идущей прямо к Деревьям-Близнецам.
– Это не к добру. – Я радуюсь, что взяла все наши вещи с собой, собираясь отправиться в путь прямо отсюда. – Вам нельзя туда возвращаться. Хотя бы какое‑то время, – я хватаю Тулу за руку, когда она косится в направлении своего лагеря. – Кто бы ни были эти всадники, они охотятся на что‑то… или на кого‑то. С того хребта они могли видеть вас у ручья.
Мы прячемся и сидим в укрытии, вглядываясь и вслушиваясь. Даже Кои молчит. Он моргает, глядя на меня, и держится за живот, и я понимаю, что он очень голоден. Не нужно было вчера съедать все, что у нас было.
Я пытаюсь что‑то придумать, но на голодный желудок выходит плохо.
Тула показывает в сторону дома Доброй Женщины и показывает жестом, будто идет.
– Нам нельзя туда, – шепчу я. – Муж Доброй Женщины дома, ты забыла? Возможно, это он и ездил сегодня по вашим тропам. А вдруг он вернется домой, когда вы явитесь туда за едой? Поймает нас, а потом… – Я не знаю, что будет потом, и не хочу даже об этом думать. – Нельзя приближаться к этому дому, пока он не соберется и не уедет.
Несса передает Туле все это на языке чокто, но та отмахивается. Потом снова жестикулирует, значение яснее ясного: «Не все мы. Только ты».
– Ты хочешь, чтобы я пошла туда? Нет, я этого не сделаю. Ни за что. Никому туда нельзя, пока мужчина дома. Ты сама сказала.
Тула кривит губы, выхватывает пустой мешочек из-под муки, торчащий у меня из-за пояса, трясет им в кулаке. Проводит ладонью перед своим лицом, потом – перед моим, потом берется за кружево на моем платье и легонько тянет его.
– По-езд, – говорит она. – Лю-ди.
Она изображает, как железнодорожники кидали в нее камни, но дали мне еды.
– Как у водонапорной башни, – шепчу я.
Она медленно кивает, и мы смотрим друг другу в глаза.
– Пожалуй, – я сама не могу поверить, что говорю это, – может сработать. Расскажу им ту же историю, что и на железной дороге.
Потенциальная проблема одна: меня ожидает не слишком теплый прием, если Теско или Годи успели добраться сюда. Впрочем, это маловероятно после всего, что произошло на реке. Возможно, хозяева даже продадут припасы, которые нужны нам с Нессой в дорогу. Стоит рискнуть.
Мы решаем, что Тула с малышами отправятся дальше по ручью и постараются найти безопасное место для рыбалки, я попробую сходить к дому Доброй Женщины со своей историей о сбежавшем пони, а потом мы встретимся около полудня здесь же,
