Любовь по контракту, или Игра ума - Карина Тихонова

– Они от меня отказались, – ответила она равнодушно.

– И не навещают вас?

– Конечно, нет! Они меня на порог не пустят. Говорят, что я их опозорила. Может, и вправду опозорила.

Юля снова пожала плечами. Я не знал, что ей сказать, поэтому промолчал.

– У меня есть деньги, – торопливо уточнила девушка, неправильно истолковав мое молчание. – Две тысячи долларов на книжке. Хотите, я сразу вам доверенность напишу? Мне ведь этого хватит месяца на три-четыре? Правда?

Я кивнул. Откашлялся и спросил:

– А передачи вы получаете?

Моя подопечная удивленно расширила глаза:

– От кого?

– Понятно.

Я еще немного подумал. У меня была знакомая барышня, с которой нас в прошлом связывали неформальные отношения. Расстались мы давно и вполне цивилизованно, так что обратиться к ней за помощью я, наверное, смогу. Помнится, она раньше работала в агентстве недвижимости. Даже если она оттуда ушла, старые связи наверняка сохранились.

– Сегодня же наведу справки, – пообещал я.

– Спасибо.

Она успокоилась и снова потянулась к остаткам курицы. Я достал ручку, блокнот, и велел:

– А теперь диктуйте адреса и телефоны...

Мне нужны были ее родители, несколько подруг и, возможно, кто-нибудь из бывших педагогов. Как строить защиту, я уже примерно представлял.

Нам повезло: судьей назначили женщину. В данном случае это было очень хорошо. Мужчины, как правило, настроены против дамочек, убивающих своих любовников. Это интуитивная половая солидарность не может компенсироваться никакой объективностью, даже профессиональной. С женщиной все обстоит прямо противоположным образом. Женщина-судья способна понять состояние другой женщины, доведенной любовником до отчаяния, и посочувствовать ей. Иногда это сочувствие бывает подкреплено личным опытом. Так уж случилось, что Наталья Андреевна Барановская, которая вела наш процесс, побывала в подобной ситуации, поэтому я надеялся, что ее симпатии будут на стороне моей подопечной. Нужно было подкрепить наши позиции парой свидетелей и добиться, чтобы суд признал несколько важных смягчающих обстоятельств, которые резко меняли сроки и условия наказания. Как это сделать, я уже примерно представлял.

Сразу из изолятора я поехал к Барзиным. Звонить и договариваться о встрече я не стал, потому что прекрасно знал людей такого склада. Если родители способны бросить своего ребенка, попавшего в беду, то общаться с человеком, который его защищает, пускай и по обязанности, они откажутся категорически.

Я ехал по адресу, который мне дала Юля, и обдумывал то, что она рассказала.

Юля была единственным и поздним ребенком в семье. Мать вышла замуж, когда ей было хорошо за тридцать, за человека старше себя на десять лет. Обычно в такой ситуации ребенок становится объектом домашнего культа, но, судя по тому, что рассказала Юля, у них дома все было наоборот. Конечно, она могла быть необъективной, но уже то, что родители бросили ее в такой тяжелый момент, говорило о многом.

Сразу после звонка за дверью послышались шаги, и дребезжащий высокий женский голос спросил:

– Кто?

– Я веду дело вашей дочери, – ответил я как можно громче. Наверняка ей не понравится обсуждение домашнего мусора при участии соседей, и меня впустят в дом. Сложность состояла в том, что нужно избегать слова «адвокат». – Откройте, пожалуйста! – велел я еще строже и предъявил дверному глазку свое развернутое адвокатское удостоверение. Поскольку оно было того же красного цвета, что и милицейская корочка, я надеялся, что вчитываться в текст родители не станут.

Дверь немедленно распахнулась, и женщина, которую тяжело было разглядеть в полумраке прихожей, пригласила:

– Входите.

Я не замедлил воспользоваться приглашением и шагнул через порог.

Квартира, в которой жили Барзины, была маленькой типовой «хрущевкой». Две смежные комнаты, пятиметровая кухня, малюсенький коридор, в котором человек даже моих не слишком объемных габаритов чувствовал себя, как в клетке.

Вслед за женщиной я вошел в комнату и огляделся. Так. Обстановка под названием «честная бедность». Продавленный диван с двумя облезлыми креслами, польская стенка времен развитого социализма, круглый обеденный стол посреди комнаты, покрытый толстой нитяной скатертью. Некоторым диссонансом смотрелся новый телевизор, кажется, «Шарп» с большим кинескопом. Не слишком дешевое удовольствие для двух пенсионеров. Скорее всего, подарок непутевой дочери.

Мне навстречу из-за стола с кучей старых газет поднялся человек весьма преклонного возраста. Чем-то он напомнил мне Пола Маккартни. Как и у знаменитого музыканта, у него было лицо пожилого ребенка. Знаете, есть такие лица, которые совершенно не меняются с возрастом, только покрываются морщинами. Странно, что человек с таким лицом оказался способен бросить свою дочь в беде. Впрочем, внешность обманчива, и кому это знать, как ни мне?..

– Александр, – представился он и сделал попытку протянуть мне руку. Но тут же испугался и отдернул ее назад.

– Васильевич! – внушительно дополнил из-за моей спины высокий раздражающий голос.

Женщина подошла к столу и отодвинула стул. Села и коротко велела мужу:

– Газеты убери!

Что ж, теперь понятно, кто в доме хозяин. Я знал такие семьи, где у мужчин повадка побитого испуганного пса, а женщины постоянно идут в атаку. Я уселся на другой стул и стал внимательно, не торопясь, изучать Юлину мать.

Страшная, болезненная худоба – вот первое, что бросалось в глаза постороннему человеку. Она была костлявой, как старая больная лошадь. Про таких в деревнях говорят: «Ходячая смерть».

Худоба не была следствием недоедания. Скорее всего, у нее просто нарушился обмен веществ. Большинство женщин с возрастом полнеют, но есть такие, которые едят все что угодно и при этом не поправляются. Завидовать им глупо. Моментальное сжигание калорий ведет к такому же неэстетичному внешнему виду, как и их переизбыток. Пожалуй, даже хуже. Полные люди выглядят добродушными и часто располагают к себе. Юлина мать была похожа на заостренную спицу и излучала колючие острые флюиды, насквозь протыкающие собеседника. После десяти минут общения с ней у меня мучительно разболелась голова.

Я достал диктофон и показал его хозяевам.

– Вы не возражаете, если я сделаю запись нашего разговора?

– Для чего? – насторожилась женщина.

– Чтобы не отнимать у вас лишнего времени на писанину, – холодно ответил я.

– А что, записывать обязательно?

– Обязательно. Вы свидетели и ваши показания – часть следственных материалов.

– Так мы уже были в прокуратуре! – не сдавалась Юлина мать. – Там все записали!

– Возникла необходимость уточнить некоторые детали. Впрочем, если не хотите беседовать здесь, я вызову вас повесткой.

– Надя, давай лучше здесь поговорим, – робко сунулся