Кульбиты - Валери Тонг Куонг

– Это деньги для моей жены. Она получила предложение открыть свой магазин, это потрясающий проект, не сомневайтесь. Бутик в популярном торговом центре – бизнес взлетит как ракета. У меня недостаточно свободных средств, вам это, конечно, известно, но я не могу лишить ее подобной возможности. Нора невероятно талантлива. Буду с вами честен – я совершал ошибки. И намерен серьезно пересмотреть свои дальнейшие планы. Все пошло не так, как я предполагал. В работе независимого консультанта слишком много давления. Я подумываю о другом направлении.

– Прекрасно, мистер Бауэр, прекрасно.

Залог одобрили. Банку было известно, сколько стоит дом Эдди. Почти никакого риска. Возвращаясь домой, Эдди купил винтажное шампанское. Ему стало немного лучше. Он был уверен, что принял, наконец, правильное решение – и теперь все может измениться. В банке он говорил, легко подбирая слова, но в то же время был честен. Возможно, именно в руках Норы ключ к решению всех проблем. Если она, конечно, серьезно займется своим бизнесом. Если станет уделять этому чуть больше времени. И чуть меньше – Лени, тренажерному залу, пожеланиям Джоны Соу, вышиванию купальников для выступлений, разъездам на микроавтобусе. Вернувшись домой, он неслышно прошел в мастерскую и стал смотреть, как Нора, сидя к нему спиной, сосредоточенно и внимательно вырезает кожаный шнурок. Несколько прядей, выбившихся из пучка, упали ей на шею, на светлую кожу… Эдди внезапно испытал прилив желания. Он чувствовал себе воином-триумфатором, вернувшимся с поля битвы. Он заслужил награду. В окно был виден дом, отделенный от мастерской садом, он опустил жалюзи. Нора вздрогнула и обернулась, моргая. В полумраке худая, дергающаяся фигура Эдди была похожа на привидение.

– Любимая, у меня хорошие новости. С твоим делом полный порядок. Нужно это отметить, правда? Снимай же скорее блузку…

Нора вспотела, ее ногти почернели от работы с кожей и металлом, руки отекли от жары. Накануне они поссорились из-за Лени. Эдди не хотел, чтобы дочь принимала участие в национальном чемпионате, который должен был состояться в следующем месяце, – придется пропустить школу, да еще и Нора собиралась поехать с ней. Эдди упрекал жену в том, что она перестала заботиться о нем, наплевала на его потребности и желания. Он произносил жесткие, обидные слова. Сказал, что в этой комбинации из трех элементов – Нора, Лени, Джона Соу – для него места не нашлось. Он говорил о своем одиночестве, о том, что как будто впрягся и тянет за собой тяжелую повозку, на которой отплясывает эта троица. Он кричал Норе: «Я словно бессловесная скотина, рву жилы ради вас, ради жены, ради дочери, а вы ничего не видите, не понимаете! Я скоро сдохну!» Нора выглядела такой несчастной, видя, как он страдает, такой потрясенной… Так испугалась того, что приняла за паническую атаку или приступ безумия, что замерла на месте.

– Ну же, любовь моя?..

Положив кожаный шнурок на стол, она с глубоким вздохом расстегнула блузку. Она выглядела такой печальной, что у Эдди разрывалось сердце.

Лоретта провожает Эдди до порога. Она открывает дверь, внезапный порыв ветра швыряет пригоршню пыли на рубашку ее сына. Он отряхивается, одергивает пиджак, проверяет, на месте ли конверт.

– Ох, – говорит Лоретта, – теперь ты весь в пятнах. Мало нам было жары. Если еще и ветер начнется… Ты заметил, что творится с растениями? Прямо беда. Все засыхает.

– Ну, не все, – отвечает Эдди. – Ничего страшного, мама, я переоденусь дома.

Нора

Она просыпается от необычного звука. Открывает глаза и на мгновение слепнет от солнечного луча, пробившегося сквозь ставни. Чувствует тошноту. В кровати пусто. Эдди уже ушел. Это даже хорошо: исчез шлейф уныния, который теперь постоянно тянется за ним, отчего в комнате сразу становится темнее. Если он что-то говорит, а говорит он все меньше, все реже, то его слова как острые ножи – все, что она делает, никуда не годится, она ничего не понимает, не проявляет к нему интереса, думает только о дочери или изображает начинающую художницу, не способную развить свой талант в нужном направлении, а ведь он столько денег вбухал в ее мастерскую. Не такой был план, повторяет он снова и снова. А какой, какой был план? Нора чувствует себя виноватой, но в чем? Она предала его, это правда, но он об этом не знает. И можно ли это считать предательством, если это был единственный способ выжить, не позволить себя уничтожить? Она всегда поддерживала его, всегда вдохновляла, но, кажется, он об этом забыл; он теперь до краев полон страданием. Он непостоянен, непоследователен. Он набрасывается на нее, ранит, а потом, после того как удар нанесен, обнимает, смотрит с отчаянием, молча взывает о помощи, как будто она должна облегчить его ношу, исцелить, положить конец мучениям, – но она бессильна, она не знает, как он оказался в этой адской воронке, которая уже три года высасывает все из их отношений, из их семьи, из их счастья.

Одно время она думала, что это последствия ошибки, которую он совершил, решив изменить свою жизнь. Бо́льшая часть его профессиональной жизни прошла в крупной юридической фирме, в гудящем, вибрирующем улье – такой она себе представляла его работу, – где сотни телефонов разрываются от звонков, сотни каблуков стучат по лестницам, где распахиваются и закрываются сотни дверей в кабинеты, полные людей, собравшихся на важную встречу, где без умолку вещают сотни телевизоров, настроенных на бизнес-каналы. Она думала: вот чего ему не хватает – искрящей от напряжения атмосферы, огромных денег, стоящих за каждой папкой с документами, разговоров с важными людьми. Вот в чем он отказывался признаться даже себе: он не мог, глядя в глаза жене, сказать, что был счастливее, когда работал по четырнадцать часов в сутки, а с ней виделся лишь мельком.

Однажды, через год после того как Эдди уволился, они вдвоем ужинали в ресторане. Эдди снова начал жаловаться на своих клиентов, и Нора, воспользовавшись этим, решила поговорить с ним.

– Нора, я больше не могу иметь дело с посредственностью… Эти тупицы не видят дальше собственного носа! Я для них слишком хорош. Черт подери, я работал с международными компаниями! Я ведь не просто кто-то там!..

– Вот именно, Эдди! Пора с этим заканчивать. Не всем нужно заводить свой бизнес. Скучные клиенты и рутина, повседневные дела, рассылка счетов, планирование расходов, отчеты – ты же все это терпеть не можешь. Ты тонешь в этом, угасаешь!.. Послушай, о нас, обо мне ты можешь не переживать. Мне тоже не по душе такая жизнь. Я не хочу видеть тебя в таком состоянии. Позвони Томасу, вернись в компанию. Я уверена, он только этого и ждет.

За несколько дней до этого разговора Нора решила тайком написать бывшему партнеру мужа. Она долго подбирала слова, чтобы тактично и осторожно подготовить почву. Томас был известным ценителем джаза, и Нора прикинулась, будто хочет посоветоваться насчет сюрприза для Эдди – редкой пластинки, которую собирается ему подарить. В конце письма она добавила: «Как жаль, вы были такой замечательной командой! Иногда я задаюсь вопросом: не жалеете ли вы оба о том времени».

Томас ответил короткой фразой: «Дорогая Нора, я жалею гораздо больше, чем ты можешь себе представить». И сообщил, где найти пластинку, о которой она спрашивала. Нора преисполнилась надеждой.

Однако вечером в ресторане, услышав о Томасе, Эдди побледнел и начал кричать:

– Нет ни малейшего шанса, что я туда вернусь! НИ МАЛЕЙШЕГО, Нора, ты понимаешь?! Мое место здесь, рядом с семьей! Но, может быть, тебе это не нравится? Может, тебе больше нравится муж, которого никогда нет рядом?

Норе вдруг показалось, что весь ресторан прислушивается к их разговору. Что она оказалась в пьесе и Эдди – режиссер, а она не знает текста. Она вжалась в стул.

– Это все неправда. Не по-настоящему, – шептала она. – Этого не может быть.

Только не мы. Только не с