Искатель, 2001 №7 - Даниэль Мусеевич Клугер
Натаниэль привстал, думая, что старуха сейчас расплачется. Но нет, Шломит Цедек только тяжело вздохнула, слабо махнула рукой.
— Я спрашиваю: «Когда же это он убил?» Они отвечают: «Неделю назад». Я говорю: «Не может этого быть, я раввина сегодня утром видела, разговаривала с ним, он через два дома от нас живет». Я-то думала — они о раввине Йосефе говорят, а оказывается, они о другом, о Каплане. Ну вот. Они спрашивают: «Где был Дани позавчера вечером?» А я разве помню? Ну, ходил куда-то. Может, карточки «Тото» заполнял, может, в кофейне сидел со знакомыми, мало ли. Может, работу искал, денег-то не хватает… Они говорят: «Ага, значит, дома его не было?» А я не помню. Говорю: «Был, был дома». «Нет, говорят, ты врешь». Я-то растерялась, сразу не ответила… — Она снова замолчала. Потом спросила с робкой надеждой: — Так что, ты его вытащишь из тюрьмы? А то мне идти больше не к кому. Слышала, ты людей из тюрьмы часто вытаскиваешь. И недорого. А?
— Вообще-то мы занимаемся немного другими делами… — Розовски замолчал, раздраженно постукивая пальцами по крышке стола.
Госпожа Шломит Цедек напряженно вслушивалась в мерную дробь. Трудно сказать, что именно она пыталась услышать: то ли сумму гонорара, то ли еще что-то. Вдруг она как-то всполошенно вскочила, расстегнула сумочку, вытащила потертый кошелек.
— Вот, — сказала она, — тут двести шекелей. Хватит? Розовски мягко отстранил протянутые деньги.
— Вы не волнуйтесь, Шломит, — сказал он. — Как раз сейчас я занимаюсь делом вашего сына… По другому поводу, но…
Старуха просияла:
— Мне так и говорили! — воскликнула она. — Говорили, что ты помогаешь людям сам, дай Бог тебе здоровья! Так когда он будет дома?
— Э-э… Он будет дома скоро, — пообещал Натаниэль. — Только прежде вы мне должны кое-что рассказать.
— Так я уже все рассказала! — возразила госпожа Це-дек, но отставила палку, на которую оперлась, чтобы подняться.
— Разумеется, вы все рассказали, — согласился Розовски. — Я просто хочу кое-что уточнить. Прежде всего, назовите ваш домашний адрес.
— Литани. Дом семь, квартира десять.
Натаниэль знал эту крохотную улочку рядом со старым стадионом. От Литани до синагоги «Ор Хумаш» было минут двадцать ходу.
— Очень хорошо. А теперь вспомните: вы действительно не знаете, где находился Дани неделю назад вечером?
Старуха задумалась, отчего морщины на лбу проступили резче.
— Ну… Я не помню… Кажется… Кажется… Да! — сказала она. — Вспомнила! Когда он вернулся, я спросила: «Где ты был?» И он ответил.
— Что ответил?
— Не помню… ~ растерянно произнесла она.
— А во сколько он вернулся? ~ спросил Розовски.
— Откуда?
— Оттуда, где был, — терпеливо пояснил Натаниэль. — Неделю назад вечером. В котором часу он вернулся домой?
— Телевизор, — сказала госпожа Цедек. — Я как раз смотрела телевизор. В одиннадцать.
— Прекрасно. А ушел во сколько?
— С утра. С утра ушел, — обрадованно ответила посетительница. — С самого утра, даже не позавтракал толком.
Розовски вздохнул. Убийство рабби Элиэзера было совершено около десяти вечера. Пеле имел достаточно времени, чтобы совершить убийство и кражу. И не важно, что сам Розовски не верил в это. Или что сын убитого тоже считал иначе. Зато полиция верила.
— Как он был одет?
— Как обычно. Джинсы, свитер, кроссовки. А что?
— Когда он вернулся, никакого свертка в его руках не было?
Шломит Цедек покачала головой.
— Я же говорю: сверток он потом нашел, через день. Или через два. Что-то искал и нашел. В пакете.
— Что за пакет? — спросил Натаниэль. — На нем никаких надписей не было? Ну там — реклам, эмблем. Не помните?
Госпожа Цедек уставилась в пол.
— Пакет, — пробормотала она. — Рекламы. Нет… Да! — Она резко вскинула голову. — Там были какие-то буквы.
— Вы его выбросили?
— Не помню. Кажется, Дани опять положил свиток в него. Когда унес из дома.
— Вспомните — накануне того дня он ни с кем не встречался? Может быть, кто-нибудь приходил к нему?
Старуха снова замолчала.
— Приходили, — сказала она неуверенно. — Да, приходили… Нет, не приходили. Нет.
— А в его отсутствие? К вам никто не приходил?
— Кто ко мне может прийти? — старуха махнула рукой. — Я бы и сама к себе не ходила. Шутка ли — четвертый этаж без лифта. Идешь — сердце выскакивает. Нету у нас никого родных, никто к нам не ходит.
— Может быть, почтальон? — терпеливо продолжил Розовски. — Или, скажем, медсестра? Врач?
— Нет, не приходили… Да! — Она надолго замолчала, хмурясь и беззвучно шевеля губами. — Вспомнила. Приходил. Из национального страхования, насчет моего пособия по старости. Заполнил какую-то справку, вроде бы обещали денег немного добавить.
— Так! — Натаниэль подобрался. — Когда это было? Перед тем, как Дани нашел в своих вещах «Мегилат Эстер»?
— Да, — ответила старуха. — Перед тем. Кажется, перед тем.
— А как выглядел этот, из национального страхования? Можете его описать?
— Ну, как. Высокий, лет сорок. А может, пятьдесят. В очках был. Одет прилично.
— Что-нибудь в руках держал? Помните?
— В руках… — Госпожа Цедек снова замолчала. — В руках… Кажется, под мышкой у него был сверток. В коричневой бумаге. Небольшой такой сверток. — Она развела темные ладони сантиметров на тридцать. — Вот, примерно.
— А когда уходил? Сверток по-прежнему был у него?
— Не знаю, я не заметила.
— Вы оставляли его одного в комнате? Хотя бы ненадолго?
— Не помню, — грустно ответила пожилая дама. — Может, и оставляла. Но не в комнате. В кухне.
Розовски вздохнул.
— С кем ваш сын дружит, с кем проводит свободное время? Или все время один?
— Все время один, — ответила госпожа Шломит. — Иногда ходит в кафе. По-моему, он и тогда ходил в кафе. Да! Он был в кафе, на соседней улице.
— У вашего сына есть адвокат?
— А? Ах, да… — Госпожа Цедек полезла в кошелек и вытащила визитную карточку. — Вот, в полиции мне дали этот номер. Сказали, что этот господин будет защищать его в суде. Но я не хочу, чтобы Дани судили! Я хочу, чтобы его отпустили домой, он же не виноват! — снова всхлипнула она. — Я ему позвонила, этому господину. А он начал спрашивать, каким Дани был в детстве,
