Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн
В служебных помещениях за холлом пахнет мелом и концентрированным дезинфицирующим средством, как и в каждом приюте, интернате или исправительном учреждении, в которых я когда-либо была. Я чувствую, как присутствие духа покидает меня, точно падающий на землю воздушный змей, только что летавший на крыльях фантазии вместе с Аттикусом. Все возвращается на привычный уровень, туда, где твое место, шепчет голосок в голове.
Войдя в кабинет, я вижу, что миссис Дженкинс сидит за своим столом, опустив ладони на раскрытую папку перед ней. Второй раз за сегодня сижу перед столом, на котором разложена вся моя жизнь, – только в этот раз папка толще, а Роберта Дженкинс выглядит гораздо строже, чем Кертис Сэдвик. Морщины, появившиеся на лице за десятилетия работы в социальных службах, придают ей выражение терпеливой сдержанности, точно она уже видела всю глупость мира, и мое поведение лишь очередной разочаровывающий пример.
– Агнес Кори, – произносит она мое имя, как судья, выносящий приговор. – Я знаю, что вы не забыли про правило о посторонних людях в «Джозефин». Вы что, сегодня утром проснулись и решили, что устали жить здесь и захотели, чтобы вас выгнали?
– Нет, миссис Дженкинс, – начинаю я знакомый катехизис, который выучила в Вудбридже. – Я не хочу, чтобы меня выгнали из «Джозефин». Я очень благодарна за то, что живу здесь. Мне жаль, что я нарушила правила. Этого больше не повторится.
Она смотрит на меня, прищурившись, пытаясь уловить сарказм. И мне будто снова четырнадцать, я сижу в кабинете надзирателя и меня только что поймали за курением; или мне пятнадцать, и я пыталась незаметно выбраться; или шестнадцать, и меня поймали на побеге. Я выдерживаю ее пристальный взгляд, убрав с лица любые намеки на фальшь. Наконец она раздраженно вздыхает и качает головой.
– Тогда зачем вы это сделали?
Эту часть я не люблю больше всего: когда заставляют заново проходить каждый шаг вплоть до того, где я сбилась с пути, – покаяние, но без тайны исповеди.
– Коллега проводил меня, ему было интересно узнать историю «Джозефин», и я… я просто хотела показать ему, какое это удивительное место – и в прошлом, и сейчас. Я не собиралась вести его в свою комнату или что-то такое, и мы ничего… такого не делали. – Я краснею, вспомнив тот миг, когда лицо Аттикуса было так близко к моему. Он собирался поцеловать меня?
– М-да, – явно скептически произносит миссис Дженкинс. – Так это был урок истории? – Она смотрит в папку на столе и перелистывает страницу. – Так, тут и правда указано, что у вас были хорошие оценки по истории в Вудбридже… и что у вас самой есть история.
Я морально готовлюсь к продолжению. Хотя доступ к делам несовершеннолетних закрыт, мне пришлось подписать бумагу, иначе на место в общежитии «Джозефин» я могла не рассчитывать.
– Хотя вы и были прилежной ученицей, но сбегали шесть раз, – присвистывает она. – Куда вы пытались попасть?
– Не знаю, – вру я. – Просто… сбежать.
– Вам не нравилось в Вудбридже? Я знаю, в таких местах может быть нелегко, но от прошлых жильцов я слышала, что там лучше, чем во многих других.
– Так и есть, – отвечаю я. – Есть места гораздо хуже.
– И вам так там нравилось, что вы решили вернуться туда преподавать после завершения колледжа.
– Да, – подтверждаю я, – они предложили работу, и мне показалось, что так будет проще всего погасить свой студенческий долг и накопить немного денег…
– А потом приехать в большой город и найти работу в… – Она снова смотрит в папку, – в издательстве. Вижу, три месяца назад вы получили работу в издательстве «Гейтхаус», – снова сверившись с папкой, продолжает она. – И как ваши успехи?
Сердце сжимается.
– Сегодня я встречалась с руководителем, и он сказал, что доволен моей работой. Вообще-то я как раз должна читать одну рукопись…
Миссис Дженкинс только хмыкает в ответ: моя попытка сменить тему ее не одурачила.
– И?
– Я дорабатываю следующую неделю, но меня не могут взять в штат только потому, что у компании финансовые трудности и ее может купить другое издательство. Руководитель сказал, что даст мне хорошие рекомендации.
– Так, получается, вам сейчас снова нужно искать работу. Помните, что одно из условий вашего проживания здесь – оплачиваемая работа.
– Я помню, – говорю я. – Аттикус, кому я показывала бальный зал, как раз сказал, что у него есть для меня пара вариантов.
– Что ж, очень мило с его стороны, – замечает она. – Просто скажите ему больше не приходить ночью.
– Скажу, мэм.
Мое «мэм» вызывает у нее кривую улыбку, она закрывает мою папку и, повернувшись на стуле, открывает в стоящем рядом шкафу для хранения документов второй ящик сверху. Он открывается с неприятным металлическим скрежетом, точно голодный зверь, которому не терпится поглотить мои ошибки и грехи, и закрывается с удовлетворенным скрипом, наконец получив их. Я жду, пока миссис Дженкинс начнет подниматься, и тоже встаю. Наморщив лоб, она уточняет:
– Издательство «Гейтхаус» – это не у них вышла та книга, что была так популярна в девяностые? «Секрет Ненастного Перевала»?
– Да, – подтверждаю я. – И до сих пор эта книга продается у них лучше всего.
Я уже жду какого-нибудь пренебрежительного замечания: большинство социальных работников, с которыми я сталкивалась, относились к этой истории не очень хорошо. Но вместо этого миссис Дженкинс одобрительно хмыкает:
– Я прочитала ее три раза, пока жила в Белвью, просто чтобы куда-то сбежать. Передайте этому своему руководителю, что он должен издать продолжение.
Все выходные льет дождь, будто укоряя меня за плохое поведение. Я не выхожу из комнаты, питаясь в основном слабым чаем и консервированным супом из общей кухни. Компанию мне составляют только позвякивание в трубах радиатора и распушивший перья голубь, укрывающийся от дождя на подоконнике. Скорчившись под колючим шерстяным одеялом в университетской толстовке с надписью «САНИ Потсдам», я заканчиваю читать рукопись, которую дала мне Диана. Почти с десяток бесплодных попыток написать рецензию спустя я беру свой старый потрепанный экземпляр «Секрета Ненастного Перевала». Эту книгу дала мне мама, когда я впервые попала в приемную семью – моя приемная мать тогда посмеялась, что подарок «слишком взрослый» для восьмилетнего ребенка, пока я не показала, что могу ее читать. Конечно, могла – я знала ее наизусть. Даже сейчас, проводя пальцами по потрепанной суперобложке и пожелтевшим страницам и гладя фиолетовую ленточку, которую мама оставила как закладку, я слышу, как она читает мне вслух.
Начинается книга довольно
