Операция спасения - Сергей Иванович Зверев
Это была вторая радость за эти холодные дни! Сначала удалось без происшествий добраться до города Романчуку с ребятами. Потом они сутки переживали и ловили звуки с улицы. Но вернулись и Канунников с Зоей. Партизаны смотрели на привезенное оружие, разбирали и чистили автоматы, пистолеты. Особенно осторожно обращались с тремя ценными гранатами, которые чудом удалось раздобыть. Но самое главное — была гордость от большой победы над врагом. Их ушло шестеро, и они смогли сделать все, победить чуть ли не два десятка врагов и вернуться. Как же не гордиться, когда они научились воевать по-партизански! Не числом, а умением, хитростью! Каждый вспоминал свои действия, и никому не было стыдно. Почти все заулыбались, когда командир снова назвал отряд лесной гвардией. Семь автоматов с девятью сотнями патронов, четыре пистолета, гранаты. Да с таким арсеналом теперь любая задача по плечу.
И снова потянулись холодные дни, когда по очереди приходилось лежать в кустах на опушке и в бинокль наблюдать за женщинами на птичьей ферме. Смотрели не отрываясь, старательно записывали время прохождения патрулей, все происшествия за колючей проволокой. Но Светлану так никто и не увидел. И снова Романчук стал мрачнеть, снова замкнулась в себе Елизавета. Хоть немного радости добавляло то, что рука Сороки начала заживать. Рана закрылась и больше не воспалялась. Лейтенант настоял на том, чтобы все партизаны по очереди пробовали подползать к проволоке, отползать назад, замирать на местности. Больше всего Канунникова беспокоило, что могут начаться снегопады, и тогда трудно будет подползти к ограждению снаружи, не оставив следов. Инженеры и особенно Игорь предлагали проделать и замаскировать проход в проволочном ограждении заранее, чтобы, как только появится Светлана, сразу осуществить побег. Но лейтенант убедил не делать этого. Всегда оставался риск, что патруль заметит место, где проволока перекушена и прицеплена на место только для вида. Тогда катастрофа, тогда этот план окажется уже неосуществимым. Нет, резать надо в день или в ночь, когда появится Светлана.
— Она! — этот возглас капитана как током ударил Канунникова. — Сашок, это же она!
Романчук опустил бинокль, а потом снова прижал к глазам, как будто не мог наглядеться на свою дочь, как будто боялся, что это мираж, что она вот-вот исчезнет. Лейтенант сжал руку командира, чувствуя, как тот дрожит всем телом.
— Ну вот и хорошо, Василич! — заговорил он вполголоса. — Ну вот все и получилось. Теперь главное — не торопиться, без горячки. У нас Янош завтра утром везет уголь в лагерь. Пусть передаст Светлане про условный сигнал. Как только передаст, мы и начнем, хорошо?
Романчук с шумом сглотнул и не сразу ответил простым словом «да», настолько его горло сжало от волнения. Пока еще никто в отряде, никто из родителей не знал, как рисковала Светлана, пытаясь выбраться из медицинского пункта назад, на птичью ферму. Работая с медикаментами, она несколько раз роняла что-то, часто путала средства. И делала она это демонстративно при надзирательнице. Дважды ее сильно избили, во второй раз из-за удара палкой была рассечена бровь, и кровью она перепачкала полы в медпункте. На третий раз надзирательница била упавшую девушку ногами, и та испугалась, что немка отобьет ей все внутренности. Светлана не поняла, что за приказ отдала надзирательница, и сжалась в комок от страха. Две знакомые надзирательницы с птичьей фермы пришли быстро, и девушка едва не бросилась им на шею. Наконец-то, получилось же. Ведь не в газовую же камеру. Оттуда приходят другие.
Ее привели в знакомый барак и толкнули на пол. Светлана с трудом поднялась, охая, она добралась до ближайшей лежанки и легла. В бараке было пусто, значит, все на работах. Девушка стонала, ощупывала свое тело, пытаясь понять, не сломано ли у нее что-то. Потом вернулась надзирательница и принесла полосатую одежду узницы. Забрав серое платье, она ушла. Светлана лежала и плакала. И от боли, и от радости одновременно. Она думала, что пусть ей отбили все внутренности, пусть она умрет, но умрет на свободе и на руках родителей. Она пролежала половину дня, то впадая в забытье, то снова приходя в себя. А потом в барак вернулись женщины. Знакомый шаркающий звук десятков ног, потом хриплый недовольный голос полячки:
— Кто такая? Убирайся отсюда!
Светлана попыталась встать, но чуть не упала. Кровь перестала немного идти, но все равно половина лица у нее была в запекшейся крови. Подбежали две девушки, с которыми Светлана была близка в последнее время, они взяли девушку под руки и отвели в дальний угол, где была свободная лежанка. Света поняла, что она все-таки может двигаться, что все не так страшно, как могло бы быть. Наутро надо было вставать и идти вместе с другими на работу.
Светлана поднялась с трудом, пересиливая боль в избитом теле, но все оказалось не так страшно. Через несколько часов она научилась превозмогать боль и выполнять простую работу. А через два дня ей стало намного легче. Правда, опухоль на половине лица еще не спала, и она старалась прикрывать ее своим платком, надевая его низко на одну сторону.
Утром привезли уголь. Шофер-поляк Янош уставился на Светлану, покачал головой и, открыв задний борт машины, отошел, присел на подножку и закурил. Он знал, что опасаться нужно не только надзирательниц, но и кое-кого из узниц. Тут за кусок хлеба, за добавку к пайке могли предать мать родную. Улучив момент, он все же сунул Светлане записку. Наблюдая, как идет разгрузка машины, как женщины катят тяжелые тачки с углем под навес у котельной, он заметил, что Светлана успела прочитать записку и сунула ее в рот. Самым надежным способом уничтожить улику было съесть ее. Девушка прошла мимо шофера, посмотрела ему в глаза
