Чешская сатира и юмор - Франтишек Ладислав Челаковский

Как быть? Переделать «е» на «а» не так-то легко, ибо четверо честных родственников тоже не были официально приглашены на свадьбу и договориться с ними не было никакой возможности.

Пан Траубе пошел на унижение и предложил им мировую, но они от этой чести уклонились, ссылаясь на торжественный меморандум, в котором он отказался от родства с ними. Итак, нашему герою не оставалось ничего другого, как броситься за помощью к одному пражскому адвокату, которому года через два удалось доказать, что пан Траубе три года тому назад был паном Трубой.

Что ж, коль не хватает мудрости — многого не хватает!

Перевод Н. Качуровского.

Божена Немцова{8}

ЗА ЧАШКОЙ КОФЕ

(Сцена из жизни избранного общества){9}

Господин советник бросает, уходя:

— Так, стало быть, опять гости. Черт бы их побрал — я пальто себе купить не могу, долгов куча, зато гости должны быть, хоть ты лопни! Когда-нибудь я выгоню всех твоих знакомых!..

С этими словами господин советник нахлобучивает шляпу и хлопает дверью.

— Уж ты выгонишь — разве что языком! — усмехается ему вслед госпожа советница и обращается затем к фрейли[4] Камилле, своей дочке, которая в это время читает захватывающий роман Поль де Кока.

— Брось книгу да помоги мне, а то сейчас явятся нам на шею, und ich will nicht die Schand’ haben[5], чтоб обо мне болтали, как о бургомистерше, будто кофе приходится ждать по четыре часа.

— Прошу тебя, мутти, оставь меня в покое! — отвечает фрейли, не двигаясь с места.

Госпожа советница приготовилась дать дочери отповедь, но в этот момент в двери показывается служанка.

— Ваша милость, — докладывает она, — ни сахару, ни рома, ни этого… как его… чая я не принесла, — лавочник не хочет отпускать в долг, пока ваша милость не заплатит по старым счетам.

— Грубиян! А ты что ж, дура, к другому не могла пойти? — гневается их милость.

— И-и, ваша милость, другие-то попросту вышвырнули бы меня, этот еще вежливый, — улыбается служанка.

— Ну так сходи к нему еще раз да скажи, что я очень прошу его потерпеть до первого, тогда я с ним рассчитаюсь.

Служанка уходит.

— Безобразие! Устраивать такой шум из-за какого-то пустяка! — кипятится советница, накрывая на стол.

Фрейли Камилла не замечает ничего, что делается вокруг, щеки ее горят от волнения, глаза затуманены; вдруг она опускает голову на руку, закрывает глаза, рука с книгой падает на колени.

— Ich bitt’ dich[6], уснула ты, что ли, над своей книжкой? Пойди хоть оденься, чтоб все было прилично и этим сплетницам не о чем было судачить. Да поправь локоны-то, ведь знаешь, что сегодня герр фон Ослов приведет того кавалера, который так много танцевал с тобой на балу, — как бишь его, вот забыла, — говорят, он сын гутсбезитцера[7] из Австрии.

Барышня несколько приходит в себя, потягивается, зевает, потом прячет книгу в столик, не спеша поднимается и произносит:

— Ах, мутти, я так müd’ — wie zerschlagen![8]

После этого она подходит к столу, осматривает все тарелки и берет с одной пончик.

— Ради бога, оставь пончики! — пугается мать. — Ich hob’s gezählt[9] — каждому по одному, да еще три лишних, чтобы не подумали, будто у меня их в обрез. Разве накормишь эту ораву? Одна аптекарша в состоянии вола проглотить, а старая Клепанда{10}, das weißt[10], в таких случаях нарочно дома не обедает!

— Auch die![11] Ну, зачем ты, мутти, приглашаешь ее? Она ведь так вульгарна…

— Ну, das war schön[12], если б я ее не позвала. Уж тогда-то она распустила бы язык!

— А что же у нас будет к кофе, «косточек»{11} нет?

Служанка, услыхав последние слова, думает: «Зачем вам еще «косточки» — вы и без них перемоете косточки всем знакомым!» Потом она сообщает, что видела, как госпожа бургомистерша выходила из дому.

Мать и дочь суетятся, поспешно приводят в порядок себя и все остальное.

Через некоторое время

Барышня сидит, локоны ее взбиты, в руках вышивание. Госпожа советница, уже причесанная, поправляет еще кое-что то тут, то там. Вдруг за дверью раздаются шелест, шум, шепот, служанки выбегают из кухни, слышно повторенное раз десять: «Почтительно целую ручки!» Госпожа советница бурчит себе под нос:

— Ну, слава богу, притащились — я слышу гнусавый голос фрейли Лиди.

Стучат, госпожа советница кричит: «Herein!»[13] — и подбегает к двери. Камилла с распростертыми объятиями бросается навстречу фрейли Лиди, госпожа советница обнимает и целует одну гостью за другой, готовая растаять от наплыва сердечных чувств.

Г о с п о ж а  с о в е т н и ц а. Erlauben, Frau von Bürgermeister[14], это и есть то новое платье, которое вы выписали из Праги? Wunderschön[15], чудо! И как вам идет! Сразу видно, что такое вкус, — куда нашим портнихам!

Г о с п о ж а  б у р г о м и с т е р ш а. Ах, ну кто же шьет у здешних портних! Мне, однако, кажется, что платье слишком просто; оно обошлось мне в сотню дукатов серебром, а по виду разве скажешь? Через две недели на каждой девчонке из черни будет такое же!

Г о с п о ж а  д о к т о р ш а. Вот это хуже всего — никак не заведешь что-нибудь оригинальное, все тотчас переймут. Подумать только! Моя молочница спрашивает меня на днях, в каком магазине в Праге продают шляпки и зонтики, — хочет, видите ли, купить к лету для дочери, а уж если тратиться, говорит, так чтоб хоть товар солидный был. Представьте! Я думала, меня удар хватит!

Ф р е й л и  К а м и л л а. Nein, das ist unerhört![16]

Г о с п о ж а  К л е п а н д а. Еще шляпку ей, корове!

Фрейли Камилла шепчет фрейли Лиди:

— А сама такая же корова была — девка!

Фрейли Лиди насмешливо улыбается.

Госпожа советница приглашает дам сесть. Дамы жеманятся, никто не хочет садиться на первое место, но и на последнее никто не садится… Наконец расселись, завязывается разговор. Барышни расположились в сторонке у столика возле окна; они занимаются вышиванием и время от времени перешептываются.

Советница обращается к бургомистерше:

— Значит, фрейли Кади и Фини уехали в Небылов к Обраштовым?

— Да, фрейли Лизи сама приехала за ними, — говорит бургомистерша. — Они unzertrennlich[17], эти девочки. Там у них сегодня Tanzunterhaltung[18].

Камилла шепчет Лиди:

— Слыхала? «Unzertrennlich». А мне вчера Кади говорила, что платье, в котором Лизи была на балу, совсем не новое, а просто перекрашено, и все это будто обошлось ей в грош серебром, подумай, какая гадость!

— Ах, nicht