Чешская сатира и юмор - Франтишек Ладислав Челаковский
— А я куплю ей роскошный молитвенник да еще отдам его переплести в Праге, — пусть даже обойдется мне это в двадцать золотых! Стоит ли жалеть для такого случая!
— Что ж, купите и отошлите хоть амстердамским переплетчикам! Она его примет, не спорю, поблагодарит вас и будет молиться по нему, чтобы небо сделало вас тем, кем только ваша душа пожелает, но только не мужем ее Лизинки. Если вы хотите достичь своего, нужно действовать иначе и начинать не с тетушки, а с себя. Quilibet incipit ab ego[2], как говорили римляне.
— Я вас не понимаю.
— Видите ли, спустя некоторое время тетушка объявила во всеуслышание, что она, пожалуй, выйдет за меня, если я свою фамилию Гусар переделаю на Гасар, но я не мог позабыть ее письма, слишком велика была обида, и поскакал дальше. Так измените же свою фамилию Труба, скажем на Траубе, и можете считать себя зятем пана Лорберкранца.
Наш герой опустил голову и, отдавая себя во власть судьбы, загрустил. Обычно так и бывает: человек не замечает, что у него дырявый сапог, пока не влезет в воду.
IV
«Лойзичек Труба ухаживает за Лизинкой Лорберкранц, — вчера просидел со стариком почти весь день. Сначала они говорили о разных разностях, а потом перешли на любовь. Лизинки не было дома. Когда Лойзичек уже собрался уходить, он попросил руку Лизинки. Старый пан ответил, что, если его дочь не против, он не будет возражать, и пригласил Лойзика сегодня отобедать».
Такая весть разнеслась однажды утром по Новому Раю. Сколько было догадок, споров, расспросов, удивленных возгласов! Каждый хотел знать подробности, все просто диву давались. Легче было поверить, что Кутна Гора с Каньком{7} провалилась в преисподнюю, чем тому, что Труба будет ухаживать за Лизинкой Лорберкранц. Но под солнцем нет ничего невозможного. И невозможно всем угодить. Говорят, что эта новость не очень-то понравилась мамашам и их дочкам, которые частенько поминали нашего героя в горячих молитвах. Да и кто радовался бы, видя, как угасает самая яркая звезда твоей мечты, а ты не можешь ей приказать: «Останься с нами!» От этой мысли можно сойти с ума.
Хотя новость и вышла из канцелярии старой кузнечихи, пользовавшейся в Новом Раю неограниченным кредитом, все же нашлись недоверчивые, которые начали сомневаться в ее достоверности.
Но когда все кухарки подтвердили, что Барбара, кухарка Лорберкранца, взяла в то утро у мясника на полфунта говядины больше, чем обычно, то многие неверующие поверили; а когда перед обедом весь Новый Рай увидел, что служанка Лорберкранца с трехлитровым жбаном отправилась к пивовару, то уже никто не сомневался в том, что пан Труба сегодня почетный гость у пана Лорберкранца.
Пробил полдень — ткач отшвырнул челнок, каменщик — молоток, сапожник положил шило, а портной — иголку. Влюбленные и невлюбленные уселись за стол, а наш жених не торопясь направился к усадьбе Лорберкранца.
Стрелки часов показывали половину третьего. Весь Новый Рай напряженно ждал, как разрешится этот важный вопрос: быть ли свадьбе? Даже старая кузнечиха, которая обычно знала все лучше других, на этот раз тоже не могла, сказать ничего определенного. Наконец после трех часов молнией разнеслась весть, что свадьбе не бывать. Когда жених после свиной отбивной хотел признаться Лизинке в любви, она сбежала к Крейчовым и там категорически заявила, что никогда не выйдет за него. Ну и ну!
Красавицы вздохнули с облегчением: к ним опять вернулась надежда.
И пусть надеются, зачем нарушать их блаженный сон! Ведь ничего лучшего мы им дать не можем!
V
В один прекрасный день пополудни пан Лорберкранц был сильно не в духе. Держа в одной руке серебряную табакерку, а в другой голубой платочек, он в полном одиночестве большими шагами мерил свою комнату. Изредка он посматривал на большие стенные часы, длинный маятник которых меланхолично отмечал убегающее время. Гири звякнули, пробило пять, на мотив песенки: «Freut euch des Lebens»[3].
— Уже пять, — вздохнул пан Лорберкранц, — а ее все нет! Даже если она выехала в шесть, и то должна бы уж приехать. Как бы с лошадьми чего не случилось или, упаси бог, карета не поломалась! Хоть не отпускай от себя этого паршивца! Только отпустишь — куча неприятностей.
— Барин, Йозеф уже едет! — выпалил раскрасневшийся паренек, влетев в комнату и остановившись у по-рога.
— Давно бы пора! — в сердцах промолвил пан Лорберкранц, засовывая в нос изрядную порцию табаку. — Далеко еще?
— Я увидел с голубятни, как он сворачивал к лесу.
— А везет он кого-нибудь?
— Везет, везет! В карете и на возу много всего навалено, и плетется он еле-еле.
— Слава тебе господи! А теперь беги, Гонзик, отвори скорей ворота, и мигом к Крейчовым, и, если Лизинка там, скажи ей, чтоб поспешила домой! Тетушка, мол, пожаловали.
— Их милость тетушка едут! — пронеслось по всему дому.
Кухарка сорвала с себя засаленный фартук, швырнула его за сундук и повязала чистый; горничная сбросила башмаки со стертыми задниками и мигом надела новые, забросив рвань под кровать; остальная женская прислуга вытащила шпильки из волос и запрятала кудряшки под косынку; по двору прогремела карета и остановилась. Служанки все побросали, кухарка поспешно вытерла руки, горничная взглянула в зеркало, — все выбежали во двор и облепили карету. Пан Лорберкранц водрузил на голову праздничную шляпу и ступил за порог.
С какой осторожностью ее милость тетушка была извлечена из кареты, с какими почестями встречена и введена в хоромы, как ее раздевали и усаживали в широкое кресло брата, — этого я вам описывать не стану, — не умею я писать комедии. Пусть себе тетушка усаживается, лучше послушаем ее.
Перво-наперво она проэкзаменовала своего брата по общим вопросам: «Как здоровье и чем занимаетесь?» Затем перешла к частностям. Первое, что ее интересовало: «Где Лизинка?»
— Пора бы ей уж прийти, — ответил пан Лорберкранц, выглядывая в окно. — Ушла на минутку и пропала.
— Она же знала, что я приеду! Это мне не нравится. Не будь она невестой, я бы ей показала, но невесте можно простить. Ну как, братец, выяснилось что-нибудь с любовью?
— Не очень, милая сестрица.
— Значит, она до сих пор отвергает соседа?
— И слышать не хочет!
— А почему?
— Не нравится ей.
— Чем же он не хорош?
— Жених словно красная девица! Ученый, с каждым поговорить умеет, да и поместье богатое,
