Нино и её призраки - Анна Теплицкая
Все было очень большое — и люди, и предметы. Даже обычный гранат был грандиозен, мне казалось, что можно насытиться всего несколькими зернышками. Мама вынесла кувшин молодого вина, разлила по бокалам и поставила на стол. Захлебываясь пенистым предвкушением, я украдкой сделала глоток, потом еще один, и еще. У маленькой Ниноши в голове замельтешили белые курочки и заболел живот. Может, это самое счастливое воспоминание потому, что сегодня я впервые попробовала вино — легкое, фруктовое? Мне не хотелось в это верить.
Хлопнула дверь: вошел красивый мужчина, Гела. За руку он тянул упирающуюся девочку. Ламазиа![9] Она показалась мне очень красивой. Я убежала от них под стол вся пунцовая, как бабушкина чурчхела из граната. Девочка была старше меня, наверное, ей уже исполнилось шесть. На круглом смуглом лице два огромных серых глаза, маленький красный ротик, кучерявые волосы туго заплетены. Моя кожа была гораздо светлее, а глаза темные-претемные. Я решила, что нам нужно обменяться глазами, ее больше шли мне, и наоборот. Ис чеми саукетесо мегобари икнеба![10]
— Бебо, ес вин арис?[11] — донесся до меня мой тонкий голосок. Я стояла около бабушки и дергала ее за рукав.
— Гаицанит[12], — сказала бабушка Лиза, — эс Иаа, да эс Нино[13]. Ра ламази гогоэби ариант![14]
Мы стояли друг напротив друга, обе чистенькие и причесанные. Я протянула руку, но Ия смотрела насупившись. Рогори арамегобрклиа![15] Что это значит? Гела присел на корточки, посмотрел на меня, как на взрослую, и заговорил по-грузински. Мое сердце радостно заколотилось. А сознание — хитрая штука, неужели подсунуло это воспоминание из-за Гелы? Грустно, если так. Гела потрепал Ию по голове и ушел к своим сестрам. Мы молчали, я разглядывала ее, а она хмурилась, с подозрением смотрела на моих родственников.
— Тсамоди кучаши?[16] — сказала Ия и ткнула рукой на дверь.
Это было первое, что она мне сказала.
— Карги[17], — я обернулась на освещенную гостиную. Не знаю, что она забыла на улице, по мне так дома гораздо веселее и безопаснее. Ия взяла меня за руку, и мы пошли вдвоем.
Мы вынырнули из уютного света в темноту, спустились по каменным ступеням, — Ия первая, за ней я. Мир вокруг был черный; тихое предупреждающее рычание донеслось из клетки Джульбарса. Обычно пес бегал по цепи — она тянулась наверх, к проволоке, огибающей всю территорию, которую следовало защищать, — но сегодня дедушка посадил его в клетку из-за большого количества малознакомых людей.
— Вин арис?[18] — спросила Ия, вглядываясь в темноту.
Ниноша стала ей долго и путано объяснять, а потом мы подошли к клетке с Джульбарсом. При виде нас он осклабился, и я поспешила отойти назад. Несмотря на теплый весенний вечер, меня немного потряхивало. Я ощущала в груди не принадлежавший мне назойливый страх. Даже я не решалась его погладить. Ия смело засунула руку в клетку, и Джульбарс откусил половину.
Глава 29
Собственный крик вернул меня на кушетку, Николай Васильевич выглядел разочарованным.
— У нас с вами разное представление о счастливых воспоминаниях! — сухо сказал он.
— Этот день изменил мою жизнь. Навсегда.
Мои руки по-прежнему тряслись, а сердце колотилось, я сильно испугалась, когда Джульбарс напал на Ийку.
— Что произошло?
— А вы сами не знаете?
— Ни я, ни вы не умеем читать мысли. Если вы говорите, то я слышу. Притом я не владею грузинским языком.
— Я говорила на грузинском? Правда? Обалдеть можно. Я ведь не знаю больше ни единого слова. У меня есть акцент?
— Этого не могу сказать, — покачал головой Николай Васильевич. — Нино, сосредоточьтесь. Транс — это внимание, направленное внутрь, оно расскажет нам больше, чем мы можем предполагать. Есть понимание, почему вы перенеслись именно в этот эпизод?
Я уже почти пришла в себя, поэтому вытянулась на кушетке и приняла расслабленную позу, перекинула ногу на ногу.
— Интересно, с помощью гипноза можно вспомнить язык? — Это было бы кстати, раз рано или поздно я хочу вернуться домой.
Николай Васильевич не ответил, продолжил с огромной скоростью заполнять блокнот. Я уставилась в окно на мокрые деревья и черные крыши. Крыши обтекали грязью, как выпуски программы «Окна» в моем детстве.
Немного обидно, что с каждой новой встречей Николая Васильевича все больше интересовала наша терапия, и все меньше я сама. Мне казалось, что он сидит здесь из вежливости, а на самом деле уже давно хочет, чтобы я ушла, а сам он закроется в кабинете с записями, чтобы поставить мне какой-либо умопомрачительный диагноз.
— Я с трудом переношу изгнание, — вкинула я провокационную мысль.
— Вы что, не имеете возможности вернуться в Грузию? — вяло отреагировал он.
— Пока что нет.
Кажется, ему не нравилось, что я отвлекаюсь, он хотел, чтобы в своей рефлексии я придерживалась тех ориентиров, которые он определил. Было прикольно сознавать, что это не я пережевываю глупые мечтания, а мы с моим врачом занимаемся серьезным научным исследованием. Я все равно полагала, что путешествую в прошлое преимущественно ради удовольствия: я была далека от того, чтобы понять истинную природу нашей терапии, и не верила в нее. И хотя врачебное доминирование бесило, я решила принять правила игры и стала раздумывать о том, почему подсознание закинуло меня именно в этот эпизод, в село Ксани? Еще там я поняла: дело не в божоле, Геле и даже не в бабушке с дедушкой, — тогда я встретила Ию.
— Я видела свою лучшую подругу, на тот момент она еще не была таковой, конечно, ведь мы только познакомились. Все было просто замечательно, пока на нее не напала наша собака.
— Она пострадала? — поднял голову Николай Васильевич.
— Да
