Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова
№ 38. Вот в кузнице ковал кузнец, и как-то вечером он запоздал. И приезжает к нему человек подковать лошадь. Он приготовил все: «Давай, — говорит, — сюда коней». Тот привел, а ноги-то у коней человечьи. Это, видно, черт и приехал на утопленниках. Кузнец и прибежал домой без языка. Вот все говорят, что черт на утопленниках катается. Утонут да удавятся — самое плохое дело, на них черти воду возят (Новгородская обл., Старорусский район, Ивановское, 1990).
№ 39. Жила я в Пинеге. Была я девушкой, в школе учительницей работала. А жить было негде. Нашла я старушку, она меня пустила. Сказала: «Помогать будешь — проживем». Так и жили, ни вместе, ни отдельно. Половина дома моя. В нацале декабря, 3 или 5, Екатерина, сестра, к ней приехала. Вецером надо было мне идти в свой дом, к урокам готовиться, лампа одна, у старушки осталась, ведь сестра приехала. И легла я спать. Дверь закрыла на крюцок. И вроде я еще не уснула. Вдруг слышу: двери открылись, закрылись, по газетам кто-то идет, а газеты были на пол постланы. Подходит кто-то к столу и нацинает вот так ступать. Никого не видно. Я вот так руки за голову положила. Звуки носовые появились: «У-У». И ко мне, к лицу самому подошло. Обратно, обратно. Прыг мне на ноги. И сразу такую тяжесть на ногах. Катится, катится под мышки. Думаю, сейчас спрошу, к худу или к добру? А он: «Хутто, хутто!» — «Неужели к худу?» — Ясно: «К хутту». Я вскоцила, дверь толкнула, а дверь-то на крюцке. Забежала к старушкам: «Бабушка, там пришел кто-то, а дверь была на крюцке». — «Бог с тобой, полезай на пець». А потом говорит: «В этом годе цего-нибудь будет». И в сентябре умер дедушка у нас. Он уж плохой был. Бабушка пришла ноцевать ко мне. Он к дверям моим пришел, говорит голосом таким: «Умираю». Мы побежали скорей, а он и не вставал, лежит уж помер. Какая-то сила есть. Вот как навалится тяжело, давит что-то. Бабушка говорит: «Он к тебе зашел с плацем». Спрашиваю: «А поцему именно мне?» — «Ему выгодно, видно, было в этот момент прийти сказать» (Архангельская обл., Каргопольский район, Кононово, 1989).
№ 40. Когда мы сгорели, мне приснились отец, мать и тетка. Они все давно уж померши были. Они пришли в черном во всем и легли на пол и зовут меня к ним лечь. А я говорю: «Да нет, я лягу здесь, с Сережей». Они три раза меня звали, а я не иду к ним. Сон-то этот и сбылся. Все сгорело, а остались только я с Сережей. А если бия пошла к ним, так и я сгорела б (Новгородская обл., Любытинский район, Плоское, 1986).
№ 41. Бывало, приходят; как покойника увезут и говорят: «Ух-нету! Ух-нету! Был и нету!» Это, чтобы покойника не бояться.
Вот у меня сестра умерши, о сорока двух годах. У ей шестеро осталось. Девушка одна из них, ходила, наверно, в пятый класс. Ковда они играли, там, около лужи, она и склонилася: «Ой, мамка там! Мамка идет!» А потом она скорчилась и потерялась[42] (Новгородская обл., Пестовский район, Малышево, 1986).
№ 42. Я вам расскажу, когда мой дед помирал, вот как он перед смертью. Ходит все время и сидит, глядит в угол. Глядит, глядит, говорит: «Матка, погляди-ка ты». Я говорю: «Кото-то ты в угол-то все глядишь, уставивши». А он говорит: «Погляди-ка ты, какие цветы-то красивые, от, — говорит, — и гляжу на них, на эти цветы». А я ужо и побоялась его гневить, говорю: «Да и правда, какой красивый букет, ну, красотища!» — и сама-то туда гляжу. Глядела, глядела, потом он и говорит: «Погляди-ка ты, говорит, на лозину[43] (перед домом за дорогой росла), как это занесло их, говорит, и на конях, привязывают прямо на лозинах, погляди-ко, как выделываются мужики-та». А мне тут-то смешно стало: «Да иде ж ты видишь, дед?» — «Да вот, — говорит, — вси соскочили, вси побежали на могилки»[44]. Я уж тут его стала бояться, дед уже мертвецов видит. Потом раз прихожу я: «Куда карты-то дела?» Я говорю: «Какие карты-то?» — «Да вот сейчас наши мужики приходили». — «Какие наши?» — «Которые наши все деревенские». Я говорю: «А хто особенно?» «Да вот которые умерши». Он мне всех и пересчитал. Говорит: «Пришли, зовут меня». Я говорю: «А куда ж они тебя зовут?» — «А на лесозаготовки». Я говорю: «А что ты им сказал?» «А я, — говорит, — сказал, что я готов на лесозаготовки». — «А они тебе что?» — «Оны, — говорит, — мне сказали, что приказу нет, придет приказ, мы за тобой придем». И четверг и пятницу мне все так говорил. И от за ним пришли. Пришли это за ним в два часа ночи. Он начал справляться. На ногах справляется. Побежал на веранду, приносит оттули пинжачок летний, еще один принес, положил на подушку. Потом мне говорит: «Положи мне карты на скамейку». Положила. «Дай мне закурить». Я закурить дала, а ведь не курил. «Ну заложи мне ноги на кровать», что у него ноги как бревна были. И говорит: «Ну вот и все, — сделал крестики вот так на руках, — за мной пришли. Вот там все, я собрал, справил на лесозаготовки». А я-то говорю: «Дед, да никак ты меня оставляешь?» Уж он: «Алля, алля» — доволен, доволен. Слезы покатились, покатились, все — умер. Ведь собрал все, сложил, даже духи положил, одеколон под подушку. А я говорю: «Дай-ка, а то выльешь». Я спиртом все его натирала (Новгородская обл., Пестовский район, Рукаты, 1990).
№ 43. Один умер. За бабкой пришел, за женой за своей. «У нас нету сторожа, пойдем со мной». Она говорит: «Какой я сторож, у меня и руки худые, и ноги худые». — «Ничто, в дверях посидишь, покараулишь». Они на работу-то ходят, так в квартиру двери сторожить. — «А белье-то, што, е у вас, што вы носите, в чем на работу ходите?» А он говорит: «У нас свое все еще хорошее. В чем положенный». Жена евонная через неделю и померла. Она больная лежала (Новгородская обл., Батецкий район, Черная, 1988).
№ 44. Вижу сон, иду вдоль берега в дом. На высокую лестницу карабкаюсь, карабкаюсь. Открываю дверь, а там она, Лиза, умерши, стоит. Говорит: «И
