О пионеры! - Уилла Сиберт Кэсер
Мари прекрасно понимала, что письма Эмиля адресованы не столько Александре, сколько ей самой. Сестрам таких писем не пишут. Слишком уж они личные, очень уж красочно описывают веселую жизнь в старой столице Мексики под сильной рукой Порфирио Диаса[12]. Эмиль рассказывал о корридах и петушиных боях, церквях и фиестах, цветочных рынках и фонтанах, музыке и танцах, о людях, которых встречал в итальянских ресторанах. Короче говоря, такие письма молодой человек пишет женщине, когда хочет заинтересовать ее своей жизнью и занять место в ее мыслях.
Оставаясь одна или сидя над вечерним шитьем, Мари часто думала, каково жить там, где теперь Эмиль, – где повсюду цветы и уличные музыканты, разъезжают туда-сюда экипажи, а перед собором стоит маленький слепой чистильщик сапог, который может сыграть любую мелодию, бросая на каменные ступени крышки от баночек ваксы. Когда тебе всего двадцать три, а жизнь уже прошла, приятно дать волю воображению и окунуться в приключения юноши, у которого все еще впереди.
«А ведь если бы не я, – думала Мари, – Фрэнк сейчас тоже был бы, наверное, свободен и жил в свое удовольствие, окруженный всеобщим восхищением. Бедный Фрэнк, и ему наша свадьба не пошла на пользу. Боюсь, я впрямь настраиваю людей против него, как он и говорит. Отчего-то я все время его предаю. Может, не будь меня, он старался бы ладить с людьми. Я словно проявляю в нем все самое худшее».
Позже Александра вспоминала этот визит как последнюю хорошую встречу с подругой. С того дня Мари все больше уходила в себя и уже не была так непосредственна и откровенна. Казалось, ее гнетет тайная печаль. К тому же общению препятствовала погода: таких буранов на высокогорье не видали двадцать лет, и с Рождества до марта тропа среди полей была погребена под огромными сугробами. Чтобы навестить подругу, приходилось пускаться в объезд по гужевой дороге, что удлиняло путь вдвое. Они каждый вечер созванивались, однако в январе буран оборвал провода, и целых три недели телефон молчал, а почтальон не добирался до ферм из-за снежных заносов.
Мари часто навещала свою ближайшую соседку – разбитую ревматизмом старую миссис Хиллер, о которой некому было позаботиться, кроме хромого сына-сапожника, – а также при любой погоде ездила во французскую церковь. Она от всей души верила в Бога и горячо молилась за себя, за Фрэнка и за Эмиля, прося уберечь его от соблазнов веселого развратного города. Той зимой вера приносила ей особенное утешение. Церковь стала ближе и заполнила собой ноющую пустоту в сердце.
Мари старалась быть терпимее к мужу. По вечерам он обычно играл в карты со своими работниками, а она сидела рядом с шитьем или вязанием и пыталась проявлять дружеский интерес к игре, хотя мыслями витала среди полей, над которыми кружился снег, или в оцепеневшем саду, где с каждым днем росли сугробы, тяжелым грузом давившие на сердце. Перед сном она заходила на кухню, чтобы утеплить цветы, и часто подолгу стояла у окна, глядя на белые поля и снежные вихри над садом. Фруктовые деревья так заледенели, что невозможно было сломать ветку, не поранившись. И все же под ледяной коркой, у самых корней, теплилась тайна жизни, пульсируя, как кровь в жилах. Весна придет! О, несомненно, придет!
II
Будь у Александры побольше воображения, она догадалась бы, что происходит с Мари, и еще раньше поняла бы, что творится в душе у Эмиля. Но в таких материях она была не сильна, и жизненные обстоятельства не способствовали развитию ее проницательности. Жизнь учила Александру все лучше и лучше справляться с делом, которому она себя посвятила, а между тем движения собственной души оставались для нее тайной. Они текли незримо, словно подземная река, и лишь временами поднимались на поверхность, чтобы вновь на многие месяцы скрыться в темной глубине, над которой колосятся поля. И все же воды эти текли, питая личность Александры, составлявшую едва ли не главный секрет ее деловых успехов.
Александра ценила те на первый взгляд непримечательные дни, когда чувствовала особенную близость с нераспаханной, свободной землей, сквозь толщу которой радостно пробивается новая жизнь. Эту радость она ощущала как свою и находила такие мгновения особенно счастливыми. С не меньшей любовью она вспоминала особенные дни, которые пережила вместе с Эмилем. Один из таких выдался в засушливый год, когда они ездили осматривать фермы в речной долине. Выехали рано утром, и около полудня, когда Эмиль проголодался, сделали остановку, распрягли и накормили Бригама, а сами взобрались на вершину поросшего травой утеса, чтобы пообедать в тени невысоких вязов. Из-за нехватки дождей река в этом месте обмелела, и сквозь рябь чистой, прозрачной воды песок искрился в солнечных лучах. Плакучие ивы на другом берегу склонились над глубокой заводью, где течение было таким медленным, что казалось, вода спит, убаюканная солнцем. Среди пятен света и тени плескалась, ныряла и чистила перышки очень довольная дикая утка. Путешественники долго наблюдали за играми одинокой птицы, и никогда еще живое существо не представлялось Александре столь красивым. Эмиль, вероятно, чувствовал то же. Вернувшись из поездки, он иногда говорил: «Сестрица, а помнишь нашу утку?..»
Тот день запомнился Александре как один из самых счастливых в жизни. Многие годы спустя она представляла, что утка до сих пор ныряет и плещется в солнечной заводи – волшебная птица, неподвластная времени.
Такими были почти все ее воспоминания – ничего по-настоящему личного. И все же Александра ощущала их глубоко интимными. Чистые страницы ее души заполняли простые истории о погоде, животных и растениях. Немногие сочли бы эту книгу интересной – лишь особые счастливцы. Александра ни разу не влюблялась, не тешила себя романтическими мечтами и даже в юности видела в мужчинах лишь трудовых товарищей. В тяжелые времена невольно приходилось быть серьезной.
С самого детства ее посещала только одна фантазия – чаще всего воскресным утром, в тот единственный день недели, когда Александра позволяла себе допоздна лежать в кровати, слушая привычные звуки утра: поет ветер в лопастях мельницы, насвистывает Эмиль, начищая ботинки. Иногда, закрыв глаза в блаженной лени, она ощущала, что ее подхватывает на руки и легко уносит кто-то очень сильный – несомненно, мужчина, но не такой, как все ее знакомые, куда выше, сильнее
