Событие в аду - Рюноскэ Акутагава

Молодой китаец раскрыл толстую конторскую книгу и стал что-то читать про себя. Вдруг он опять захлопнул книгу и с еще большим испугом обратился к пожилому:

– Невозможно! Ханзабуроо Осино умер уже трое суток тому назад.

– Умер трое суток тому назад?!!

– Да, у него уже истлели ноги, – сгнили, начиная от ляжек.

Ханзабуроо снова поразился: из их разговора вытекало, что, во-первых, он умер, что, во-вторых, со дня его смерти прошло уже трое суток и что, в-третьих, у него сгнили ноги. Что за чушь! Этого не может быть! Вот они – его ноги… Он взглянул на свои нижние конечности и невольно вскрикнул от испуга.

Было отчего испугаться: обе его ноги, облеченные в белые панталоны с аккуратно проутюженной складочкой и обутые в белые ботинки, болтались в воздухе, относимые в сторону ветром, дувшим в окно!

Ханзабуроо глядел на это зрелище и не верил своим глазам. Он попробовал ощупать ноги. Действительно, начиная от ляжек книзу, его руки хватали только воздух. Ханзабуроо не выдержал: он, как стоял на месте, так и шлепнулся задом на пол. Его ноги – вернее сказать, его панталоны – медленно спустились туда же, словно резиновый шар, из которого вышел воздух.

– Хорошо, хорошо. Что-нибудь сделаем, – попробовал успокоить Ханзабуроо пожилой китаец.

– Это ты виноват, – обратился он затем к молодому. В его голосе звучало раздражение. – Слышишь, это все из за тебя. Нужно сейчас же подать рапорт. Слышишь? Где сейчас находится Генри Баррет?

– Я только что справлялся. Оказывается, он спешно выехал в Ханькоу.

– В таком случае, дай в Ханькоу телеграмму: пусть вышлют сюда ноги Генри Баррета.

– Нет, из этого ничего не выйдет. Пока придут ноги из Ханькоу, у Осино успеет сгнить туловище.

– Беда! Прямо беда! – беспомощно вздохнул пожилой китаец. Концы его усов повисли, как будто, еще больше. – Это все ты виноват. Надо скорее подать рапорт. Ах, какая досада! Неужели не осталось никого из пассажиров?

– Нет, все уехали час тому назад. Впрочем, есть одна лошадь.

– Откуда она?

– С конской ярмарки за воротами Дэ-шен-мынь. Только что издохла.

– Хорошо, тогда приставим ему ноги этой лошади. Все-таки лучше, чем ничего. Принеси сюда ноги.

Молодой китаец встал из-за стола и куда-то вышел, словно растаяв в воздухе.

Ханзабуроо поразился в третий раз. Что такое? Выходит, что ему сейчас приставят какие-то лошадиные ноги? Он будет ходить на лошадиных ногах? Избави Бог! Ни за что! Продолжая сидеть на полу, Ханзабуроо взмолился, обращаясь к пожилому китайцу:

– Послушайте, ради Бога, только не лошадиные ноги. Я не выношу лошадей. Пожалуйста, прошу вас, приставьте мне человеческие. Я ничего не имею против ног Генри Баррета. Пусть они будут немножко волосатые, ничего, я потерплю, лишь бы только человеческие.

Но пожилой китаец покачал головой несколько раз и сказал, сочувственно глядя на Ханзабуроо:

– Поверьте, мы бы вам охотно их приставили, но что же делать, человеческих ног нет. Примиритесь с судьбой: считайте, что вас постигло несчастье. Ничего, лошадиные ноги очень крепкие. Меняйте только время от времени подковы. Вам не будут страшны никакие горные дороги…

Снова вошел в комнату молодой китаец, появившийся неизвестно откуда. Он нес в руках пару лошадиных ног, как несет отельный бой пару сапог обитателю номера, Ханзабуроо сделал движение, чтобы бежать, но, увы, не смог даже приподняться с места. Молодой китаец подошел и стал снимать с него белые ботинки и носки.

– Я не желаю! Все, что угодно, только не лошадиные ноги! Вы не имеете права чинить мои ноги без моего разрешения…

Но молодой китаец, не обращая внимания на крики Ханзабуроо, всунул уже одну лошадиную ногу в правое отверстие его панталон. Нога, словно зубами, впилась в ляжку Ханзабуроо. Точно также впилась и вторая нога, вставленная в левое отверстие.

– Ну, вот, теперь хорошо, – произнес с довольной улыбкой молодой китаец и с удовлетворением потер свои руки с длинными ногтями на пальцах.

Ханзабуроо тупо смотрел на свои ноги. Из белых панталон высовывались наружу две толстых, покрытых рыжей шерстью, лошадиных ноги, с чинно вытянутыми копытами…

До этого момента Ханзабуроо помнил все очень ясно, во всяком случае гораздо яснее, чем все последующее. Из того, что произошло потом, в его памяти осталось только слабое воспоминание о какой-то ссоре, которую он затеял с китайцами. Помнил он, как летел с какой-то лестницы… Когда же он, наконец, пришел в себя после долгого блуждания в мире фантастических видений, он лежал в гробу, поставленном в его казенной квартире на улице ***. Буддийский священник секты «хонгандзи» как раз в это время читал над ним напутственную молитву.

Едва ли нужно говорить, какую оглушительную сенсацию произвела весть о воскресении Ханзабуроо. Газета «Дзюнтэн Дзихоо» [Известия о хорошей погоде] поместила большой портрет Ханзабуроо и посвятила ему целых три столбца печати. Газета, между прочим, отметила, что облеченная в траур мадам Цунэко улыбалась на похоронах более, чем обыкновенно. Одно из начальствующих лиц и все коллеги Ханзабуроо устроили в честь воскресшего банкет на те деньги, которые были пожертвованы «на ладан» и остались неиспользованными. Кстати будет упомянуть, что воскресение Ханзабуроо создало большую опасность для авторитета доктора Ямаи, и только благодаря находчивости последнему удалось восстановить свое реноме: хладнокровно попыхивая сигарой и пуская кольца дыма, доктор произнес очень веское слово о тайнах природы, выходящих за пределы компетенции медицины. Таким образом был восстановлен докторский авторитет не без ущерба для авторитета науки.

Что же касается виновника всего этого Ханзабуроо, то с его лица не сходило угрюмое выражение даже на банкете, устроенном по поводу его воскресения. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: кто не станет угрюмым, обретя себя воскресшим к жизни с лошадиными ногами, покрытыми рыжей шерстью, и с копытами вместо пальцев. Каждый раз при взгляде на эти ноги Ханзабуроо чувствовал, как его охватывает безысходное отчаяние. Что если эти ноги попадутся кому-нибудь на глаза? Прежде всего ему не миновать увольнения из фирмы. С ним прекратят знакомство его товарищи. Наконец Цунэко – о, слабое существо, имя твое – женщина! – да, конечно, и Цунэко не лучше других: она не захочет иметь мужа с лошадиными ногами.

Каждый раз при этих мыслях Ханзабуроо приходил к решению: скрывать, во что бы то ни стало скрывать от всех свои ноги. Для этого он отказался от японского национального костюма. Для этого он стал носить сапоги с длинными голенищами. Для этого он начал, наконец, крепко запирать окна и двери ванной комнаты. Но, несмотря на все предосторожности, им постоянно владело беспокойство,