Романеска - Бенаквиста Тонино
Дорогу карете преградила цепь из шести человек — словно взявшийся невесть откуда пограничный пост. Четверо, опустившись на одно колено с мушкетами в руках, держали на мушке эскорт — простых солдат, вовсе не героев, — в то время как пятый велел кучеру слезть с козел. Шестой, с рукой на перевязи и опухшим лицом, командовал маневром, но без огонька ввиду своих ран.
Часом ранее они сами скакали во весь опор, как беглецы, хотя за ними никто не гнался, кроме собственного позора. Они ехали из Генуи (откуда все были родом), чтобы никогда туда больше не возвращаться после унижения, которому подверглись за три дня до этого. На протяжении нескольких лет они грабили швартовавшиеся в Генуе корабли, ожидавшие отправки дальше, в восточные фактории, и их кровожадность стала проклятием для всех арматоров мира. Дело это было очень прибыльное, позволявшее им жить на широкую ногу, поскольку морская торговля, росшая с каждым годом, приводила в порт все больше и больше судов с пустыми еще трюмами, но с полными сундуками денег.
Их замечательное предприятие процветало бы и в следующем десятилетии, если бы главарь банды не скрестил клинки с одним озверелым типом, которого впоследствии описывал своим товарищам как сумасшедшего — с пеной на губах издававшего мерзкие крики, свирепого, как атакующая армия. В драке с ним несчастный бандит лишился уха, отрубленного саблей, пяти зубов, выбитых каблуком, кроме того, тело его было покрыто тысячью ран, причинявших страшную физическую боль, заглушить которую смог только глубокий обморок. Когда несолоно хлебавши, чуть живой, в совершенно подавленном состоянии духа, он вернулся к себе в логово, то приказал немедленно уносить ноги. Не видать ему больше никогда былой славы бравого сухопутного пирата; никогда не появиться в городе, не став предметом насмешек со стороны бандитов-конкурентов или трактирщиков, обычно таких трусливых, готовых из страха донести на кого угодно. Он боялся утратить авторитет даже среди своих подручных, уже предвидя их язвительные комментарии; они и правда сомневались в существовании этого рычащего монстра, наделенного сверхъестественной силой. Глядя на него — хромоногого, с беззубой ухмылкой, с повязкой на глазу, — пятеро разбойников воздерживались от насмешек и лишь злобно переглядывались в ожидании, что их атаман поведет себя как полагается, если, конечно, он хочет сохранить за собой это звание.
По его приказу они покинули один порт, чтобы завоевать другой — Неаполь, который славился оживленным судооборотом и где благодаря их сноровке этот бесславный эпизод вскоре сотрется из их памяти. Однако ничто не мешало им по пути попробовать силы в другом ремесле, не требовавшем никаких особых способностей, — в разбое. Поживу, правда, это ремесло сулило небольшую, зато в нем было очарование случайных встреч: это как галантный кавалер на прогулке всегда надеется повстречаться с прекрасной дамой. А судя по пышности этого экипажа, из него сейчас выходила именно дама высокого звания, еще сонная от монотонной дороги. Графиня, маркиза или даже изысканная куртизанка, недавно выбравшаяся из постели дворянина и щедро вознагражденная за свои достоинства. Видя, с какой легкостью им удалось произвести досмотр экипажа, мерзавцы подумали, не стоит ли и правда заняться этим делом — устраивать засады, потрошить добрых горожан, которые все, как известно, страшные трусы, назначать новые десятины для путников, разные платы, подорожный сбор, работать в дневное время, колесить по белу свету, пользоваться благами лесной природы — вести здоровую жизнь разбойника с большой дороги! Но пора было срывать этот первый плод, такой мягкий на вид, не прибегая при этом к привычной грубости.
Путешественница, не противясь, отдала им кошелек, туго набитый монетами, предназначенными для оплаты дорожных расходов, что составляло, по ее словам, все ее достояние. Человек с посиневшим и опухшим от побоев лицом, кривой на один глаз, хромая и хрипя, словно нищий попрошайка, не поверил ни единому ее слову; наверняка эта дама прятала где-то в муфте кольцо или футляр, в каких обычно хранят бриллианты, или даже золотой браслет с выгравированным на нем гербом. Забыв всякую учтивость, он осмотрел ее запястья, шею и, обнаружив — о радость! — цепочку с подвеской, одним рывком сорвал ее. Это был медальон с замочком, в котором, вне всяких сомнений, был спрятан драгоценный камень.
Но он нашел там мужской портрет.
Настоящий ужас ощущается сначала телом, в то время как разум все еще отказывается принять неприемлемую очевидность. Завороженный взглядом черных глаз, вперившихся в него из глубины медальона, главарь почувствовал, как кровь, отхлынув у него от ног, поднимается к горлу, начинает стучать в висках. «Это он! — завопил он вдруг. — Тот бешеный пес, что искусал меня в порту в Генуе! Точь-в-точь он!» Он бросился к своим товарищам, пребывавшим в крайнем замешательстве от такого всплеска эмоций. «Это тот самый монстр с „Дракона Галли“! Тот, что чуть не спустил с меня шкуру! Смотрите!» — кричал он, размахивая медальоном. Двое из пяти его подручных испугались, но не портрета, а вожака, который, и это было ясно как день, окончательно повредился рассудком. Что бы там ни произошло в каюте капитана «Дракона Галли», потрясение, испытанное этим бедолагой, перешло в настоящую манию, так что обидчик мерещился ему теперь повсюду, даже в самых неподходящих местах. Похоже, настал момент подумать о смене деятельности для всей банды, иначе придется и дальше выполнять приказы умалишенного, собиравшегося подчинить себе неаполитанский порт. Трое остальных с большим трудом удерживались от едких ухмылок: шеф (или то, что от него осталось) снова завел свою песню о неуязвимом призраке, неизвестно откуда взявшемся, но чем больше он пытался их убедить в его существовании, тем смешнее выглядел в их глазах. Тяжело было видеть, как унижается человек, некогда внушавший такой страх. Упорствуя в своем бреду, несчастный заметил, как прячут глаза его люди. Желая узнать, в чем кроется секрет такого их поведения, он обернулся к даме из кареты, чтобы та немедленно все объяснила, пусть даже для этого ему придется применить силу.
Но красавица, воспользовавшись суматохой, уже завладела поводьями и теперь скакала во весь опор к генуэзскому порту.
«Продано с торгов галерее Уффици за 755 000 евро».
В ушах наушники, глаза прикованы к монитору — француженка в этот самый момент находится во Флоренции, в самом известном музее искусства итальянского Возрождения.
Наслушавшись удивительных рассказов о странствиях случайной попутчицы, мальчик наконец уснул на заднем сиденье. Луиза свернула с автострады, чтобы ехать дальше на север через штат Вермонт. Пейзажи там, сказала она, просто наслаждение для глаз. Но миссис Грин не видит окружающих природных красот, она смотрит репортаж онлайн: хранитель галереи Уффици радуется поступлению в коллекцию нового экспоната.
Речь идет о портрете, приписываемом Джакомо Тадоне, заключенном в медальон диаметром три сантиметра, выставленном на аукцион «Сотбис». Галерея выступила в качестве покупателя, ибо место этого портрета в музее, а не в витрине коллекционера.
Хранитель утверждает, что портрет — настоящая редкость. Тадоне никогда не работал в столь маленьком формате и не использовал такой необычной основы для своей живописи. Портретируемый, мужчина лет тридцати европейской внешности, не имеет ничего, что указывало бы на его положение, состояние, происхождение, а в ту эпоху только дворяне да богатые горожане заботились о том, чтобы оставить свое изображение народу или потомкам, потому что только они обладали достаточными средствами, чтобы оплатить услуги художника. Современные технологические средства анализа позволят, возможно, узнать больше о личности как заказчика портрета, так и изображенного на нем мужчины.
Таким образом, продолжает он, в свое время было установлено происхождение некоторых картин и раскрыта тайна их композиции; теперь известно, что такая-то крестьянка дала свою внешность такой-то святой, что такой-то художник писал ангелочков со своих племянников или что такой-то персонаж с так называемым венецианским профилем был на самом деле рабом и прибыл в Венецию с другого края света. Однако помимо того, что дирекция Уффици заинтересована в приобретении ранее неизвестной работы мастера, она также надеется найти в этом медальоне ключ к пониманию более популярного произведения флорентийской живописи — купола церкви Сант-Онофрио, расписанного той же рукой в тот же период. Разве основная роль любого музея не состоит в предложении неоспоримого прочтения произведения с целью прекращения любых криво-толков?
