Романеска - Бенаквиста Тонино
Бог отделил человека от животного, Лукавый же постарался выпустить на свободу прятавшегося в человеке зверя, который, совершенно естественно, проявился, как только ему представился случай, а вместе с ним — множество новых и неожиданных умонастроений. Найти низость там, где раньше было величие, подменить порядочность гнусностью, напустить уныние туда, где царила радость, любую форму честности превратить в преступность.
Придуманная им жестокость — которой лишены даже хищные звери — стала логическим следствием злобы, та же в свою очередь родилась из чувства мести, то есть из высшей обиды. В этом и был ключ к разгадке всего его предприятия: чувство мести, вызванное им самим, падшим ангелом, изгнанным из рая, отвергнутым своим Создателем, в ком самом нет ни капли яда, который Он вливает в сердце того, кого наказывает, предоставляя ему законное право нанести ответный удар гораздо большей силы, чем тот, что получил он сам.
Разве удовлетворение от прощения сравнимо с тем чистым счастьем, которое испытывает обиженный, наказывая своего обидчика, и которое оправдывает таким образом любое насилие — настоящее, славное, здоровое, заурядное и вполне терпимое насилие? Чувство мести и его «святая троица» — горечь, досада, злоба — неисчерпаемая манна, источник преступной энергии, объясняющие одновременно и вспыльчивость озлобленного человека, и бесконечное терпение злопамятного; месть, которая разом смыла оскорбление с Каина, когда он наказал Авеля за то, что Бог предпочел его. Что значит вечное проклятие по сравнению с этим мигом утоления жажды?
Итак, в начале была месть.
Затем следовало заново определить истинные законы, управлявшие людьми, в противоположность пресловутой братской любви, придуманной Всевышним в шутку, а может, просто от лени — это как посмотреть. А как превратить друзей в недругов, заменить Авеля Каином, не придумав целой палитры невиданных ранее конфликтов, ссор и затаенных обид, каждая из которых включает в себя подмножества с отрадными ответвлениями, не взяв на вооружение такое прелестное слово, как «раздор», проследив при этом, чтобы любая ссора обязательно заканчивалась разрывом и душевными муками?
Большой изощренности потребовала у него работа, связанная с порочностью: необходимо было внедрить порок туда, где царствовала добродетель, исказив тем самым все законы здравого смысла. Однако одним из самых великих его творений стала заурядность и ее производные, ибо он считал, что, в противоположность высоким движениям души, именно ничтожность заключает в себе всю правду относительно живых существ и суетности их устремлений. Разве скрытный человек не упорнее, не изобретательнее пылкого? Конечно, без ненависти, ярости и презрения тоже нельзя обойтись, но все эти чувства так явны, так трагичны, что неизбежно возвеличивают тех, кто им предается. Бог, известный своей вспыльчивостью, взял эти крайние чувства на себя и тем самым совершил ошибку, предоставив своему сопернику заботу о создании всех остальных, гораздо менее благородных, и тот передал их людям, падким скорее на пошлость, чем на величие. Заурядность, самое грозное его оружие, метила в самые низы, создавая обыкновенные цели, доступные любой бездари, покровительствуя мелким сговорам, лжи во спасение, компромиссам и действиям «на худой конец». Сияющая заурядность стала цементом для его грандиозного здания.
И вот это здание затрещало по всем швам. Все началось, когда эти двое, которые там, внизу, никак не могут разомкнуть объятия, принялись колесить по свету во всех направлениях. Они так настойчиво рассказывали о своей «половине» и о причинах, по которым им необходимо было ее отыскать, что пробудили в людях любопытство. Волнуя сердца мужчин и ободряя женщин, они мирили супругов, вдохновляли молодежь, низвергали научные теории, опровергали дурацкие принципы, провозглашенные дураками. Они показали бесконечные возможности человеческого сердца, сопротивлялись тиранам, потрясали скептиков, возвращали надежду тем, кто ее утратил. И эта мозаика чувств, в которой перемешались мужество, любовь, трепет, страсть и нежность, слилась отныне в единое целое. Невольно думалось, был ли этот триумфальный крестовый поход действительно предпринят двумя простыми смертными, уставшими от несправедливостей, которым они подверглись на Земле и на Небесах, или они стали лишь орудием и подчинялись, сами того не ведая, высшей воле, называемой неисповедимой, которая уже посылала в прошлом на Землю с проповедью своего эмиссара со сложной судьбой?
Может быть, его всемогущий соперник попытался в их лице отправить еще одного посланника, лучше прежнего, поскольку он явился на свет как результат священного союза мужчины и женщины, и способного исправить прежние недочеты, учитывая чаяния человечества в целом? Может быть, это слияние двух существ в единую сущность имеет шанс добиться успеха там, где их предшественник потерпел поражение? Однако на такое предположение мог бы осмелиться только Лукавый.
Что бы ни породило эту новую эру, ей надо положить конец, и немедленно. Если про́клятые влюбленные оказались способными по отдельности перевернуть все с ног на голову, как далеко они зайдут, если объединятся? А что если они сорвут его долгосрочный проект под названием Апокалипсис, для большинства смертных невидимый, но который погубит их всех без остатка?
То, что не удалось Богу, удастся ему — Лукавому: он раз и навсегда положит конец их союзу и прекратит этот фарс, грозивший обернуться катастрофой.
Покинув свой наблюдательный пункт, он последовал за влюбленными в толпе, сквозь которую те пробирались, держась за руки и не очень-то зная, какую выбрать дорогу, чтобы добраться до заслуженного ими пристанища. Глядя на их безмятежность — словно страдания, усталость, волнения, терзания стерлись из их памяти, едва они соединились вновь, — Сатана в порыве несвойственного ему добродушия думал, не оставить ли их на часок, а то и на целый день в покое, прежде чем увлечь за собой в земное чрево.
В шесть утра все двадцать пассажиров «Грейхаунда» просыпаются, по салону начинают ходить термосы, обсуждаются проделанные километры пути, через запотевшие окна рассматриваются окрестные виды. Автобус едет вдоль западного берега озера Шамплейн, которое когда-то было морем, как утверждает бывалый путешественник, весьма осведомленный по данному вопросу. Однако сосед слушает его рассеянно, он ищет на экране свою жену. Судя по меткам GPS, она должна сейчас быть где-то неподалеку, на противоположном берегу озера.
Успокоившись на этот счет, он, не устояв перед искушением, проверяет, сколько за ночь выпало хэштегов #runninglovers. Сообщения попадаются разные, вперемешку: одни со словами поддержки, свидетельствующие о растущем рейтинге пустившихся в бега влюбленных, другие — более циничные, в которых подсчитываются их шансы, весьма небольшие, выйти сухими из воды. Он задерживается на твите одного докторанта с факультета классической литературы, отреагировавшего на инцидент в Театре Чикаго, поскольку его диссертация посвящена как раз «Супругам поневоле». Ее можно почитать на сайте Даремского университета: «Раскаяние Чарльза Найта. Очерк по театральной генетике». Для докторанта это оказалось хорошим поводом предложить свою работу вниманию читателей, не принадлежащих к университетским сферам. А для мистера Грина — вновь повстречаться со старым знакомым.
Уже во введении молодой исследователь признается, что предпринятое им исследование оказалось захватывающим, но не имеющим реального завершения. Только отдельные специалисты по творчеству Чарльза Найта знают о существовании предыдущей версии пьесы, написанной за год до той, что ставится теперь. И если в отношении описываемых событий обе версии мало отличаются друг от друга, то изменения в стиле, текстуре, глубине трактовки, психологии и переходах выглядят весьма существенными. Изначально сырой материал развлекательного характера автор отшлифовал таким образом, что у него получился поистине перл драматического искусства, а со временем эта вторая редакция «Супругов поневоле» стала хрестоматийным примером при спорах о праве автора вносить изменения в свое уже готовое произведение и должен ли он вообще это делать.
