Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

...Невестке Шахбаза не спалось. Она допытывалась у мужа, что люди говорят о Серопе:

— Этот развратник избил жену...

— Ну, жена тоже хороша. Ее видели выходящей затемно из торгсина.

— Неправда! Хачануш порядочная женщина. А вот он развратник. В России у него есть женщина и ребенок. Он изводит жену, чтобы уехать отсюда.

— Ну и черт с ним, дай мне спать.

— В городе о нем ничего не говорят?

— Не знаю, меня это не интересует. Хватит болтать...

Назлу разнежилась под теплым одеялом. Ей понравилось лежать нагой. Сама себя погладила, ощупала. Ей уже представлялись сладкие видения предстоящего путешествия. Вдруг огромная черная глыба рухнула на тахту.

Она закричала, но крик застрял в горле.

Тяжелое тело навалилось на нее, придавило. Назлу не могла ни говорить, ни сопротивляться...

Далеко за полночь. Сероп не вернулся. Хачануш было плохо. Сердце бешено колотилось.

— Воды...

Рядом кто-то пошевелился. Две ручки коснулись ее, в темноте над ней заблестели чьи-то глазенки, и детский голос спросил:

— Ма?..

Ребенок ночью ушел от бабушки и лег рядом с матерью. Согрелся и заснул. Хачануш, забыв боль и жажду, прижала его к себе.

— Милый мой!..

Пилос, скрючившись в тюремной камере, унесся мыслью в горы Гергер. Он видел девушек-голубей. Потом к ним присоединились цыгане. Девушки-голуби танцевали под музыку цыган. Цыганки, сняв головные платки, махали ими.

— Пилос, иди потанцуй с нами!

— Пилос, Пилос! — вторили им девушки-голуби и манили его своими крыльями.

Пилос подошел, музыка прекратилась. Одна из цыганок, совершенно голая, подбежала к палатке. Пилос последовал за ней. У цыганки были такие же волосы, как у Назлу.

— Сюда, Пилос...

Он не пошел.

Цыганка заплакала голосом Назлу.

— Назлу!..

Пилос очнулся от своего голоса.

Аршо поднялся, сел и начал тихим голосом что-то напевать.

— Не пой, — прервала его Назлу.

Аршо замолчал. Встал, начал искать стакан, чтобы попить воды. Пошарил на полке, ничего не нашел. Выпил воды. Принес и для Назлу. Она не стала пить. Он вылил воду на пол. Стакан поставил обратно на полку. При этом не забыл еще раз внимательно осмотреть всю посуду, словно искал чего-нибудь поесть. Затем опять вытянулся рядом с Назлу.

— Уходи, кто-нибудь может прийти.

Аршо усмехнулся:

— Кого ждешь?

Назлу поняла иронию. Она полностью осознала свое положение. Отвернулась, чтобы не видеть его, и тихо заплакала.

— Назлу, — заговорил Аршо, — давай я увезу тебя в Ереван.

— У тебя есть жена, у меня — муж, как же это?

— Жена — ерунда, главное, что ребенка нету. Вираба тоже возьму. Неужели я твоего Пилоса не стою?

— Не стоишь. Пилос — человек.

— А я кто?

— Зверь.

Аршо замолчал. «В Ереван едет, — значит, везет с собой хоть немного золота, надо же ей там жить на что-то. Но где она его прячет?»

Он оглядел потолок, стены, одежду. Где же ему искать? Он потушил свет, взял платье Назлу. Ощупал карманы. Нашел платок, связанный в узелок. В нем была монета. Аршо показалось, что он нашел целый клад. Узелок сразу же перекочевал в его карман. Платье отлетело в сторону.

Назлу представила Вираба, усыновленного Аршо, грустного и растерянного, и Пилоса, удивленного случившимся, обезумевшего. Почувствовала, что к ней возвращаются силы. Она крикнула:

— Уходи!.. Убирайся из моего дома, собака!

— А, ладно... уйду...

Аршо ушел. Назлу встала, чтобы закрыть дверь. Ей было страшно. Из глаз текли слезы.

Послышался стук колес.

— Нo-о, но-о!..

«Кум Согомон...»

Фургон остановился у дверей. Кум Согомон увидел полуоткрытую дверь. «Наша невестка, видно, всю ночь не спала».

Назлу только сейчас вспомнила о своей наготе. Закричала:

— Не входи!..

«Одевается».

Оделась и настежь раскрыла двери.

— Хоть бы свет зажгла, ахчи.

Не зажгла.

— Я для тебя сено постелил в фургоне, из колхозного стога, чтобы мягче было. Собаки чуть не загрызли. Что там у тебя, дай положу в фургон.

Она заплакала.

— Ох, да скорее же! Я ради тебя ночью встал, чтобы ты на поезд успела.

Назлу не ответила, прислонилась к столбу и громко зарыдала.

— Слезы за собой еще большие слезы несут. Перестань.

— Дядюшка Согомон, я не поеду.

— Как это так? Ты же единственная надежда несчастного человека. Если не поедешь, не похлопочешь, он же в тюрьме останется. Пошли, пошли...

Назлу еще больше расстроилась. С плачем принесла вещи, уложила, закрыла дверь, села в узенький кузов спиной к вознице.

— Но-о...

Три лошади — одна старая, две молодые. Две побежали, третью заставили бежать.

Тах-тах... гррр...

Поехали.

Темная улица, в конце улицы — большой дом. Во дворе дома одинокая каморка: кровать, два стула, маленький стол, с потолка на цепочке свисает лампа. Аршо живет один, по найму, у него есть жена, и когда его спрашивают, почему он оставил ее в родительском доме, он отвечает: «Еще не устроился». Жена приходит, с неделю живет у него, а потом на месяц уезжает в Караглух. Договорились о цене за дом. Он должен был платить по частям, но не платил. «Когда-нибудь вместо денег верну им их дом. Разве мне в Кешкенде нужен дом?»

Было темно, когда Аршо пришел домой. Зажег лампу. Керосин он принес из милицейской конюшни. Завесил окно покрывалом, запер дверь изнутри, спустил лампу до самого стола, вытащил из кармана завязанный узелком платок, развязал. Ожидал увидеть желтую круглую монету — увидел черную. Внимательно осмотрел, потер шерстяным носком. Монета пожелтела.

— Золото!..

«Я знал... знал!..»

Он ни во что не ставил бумажные деньги. Если бы была возможность, он их и не брал бы. Но ничего, вот она плата за его любовь к Назлу.

Аршо ничего не делал даром.

«Если есть одна монета, значит, есть и остальные. Идиоты, думают, что обыскали. Назлу обыскивали — не нашли. Значит, золото попало в карман позже. Где-то это золото должно же быть: она ведь только одну монету взяла, а бадья была полная. Надо узнать, где оно. Узнаю».

———

Тах-тах...

Фургон катится. Назлу плачет от стыда, бьет себя по коленям. Звезды исчезают. С неба льется молочный свет. Становятся видны камни на дороге. Горы из черных теней превращаются в серые громады.

Светает.

Аршо не видит дневного света. Окно завешено. Желтое пламя лампы, желтое обаяние золота... Он мысленно осматривает стены дома Пилоса.

«Если есть одна монета, должны быть и остальные... Но где же они?»

Он спрятал монету за подкладкой пиджака.