Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян
— Ну, иди ложись.
Он лег.
Абана...
Дома, далеко отстоящие друг от друга; за ними гора, а там — цветение, благоухание.
Темно. А в темноте песня: «Взяла кувшин, ушла в горы...»
Песня вливается в дом, в сердца. Мелодия сверлит душу и завораживает. А в песне — солнце, яркое, горячее. Мелодия исходит из камышовой дудки.
Есть у меня любовь — цветущая девушка.
Есть ревность. Милая пошла к роднику и задержалась.
Дома маленькие, окна открыты, двери шатки, молодые безумны.
Пилос и Назлу лежат в постели.
Пилос повернулся, чтобы избавиться от тяжести и скуки, а в мыслях снова поднялся на крышу, сел возле стога — золото звенело в бадье, а он слушал.
Назлу вздохнула: «Чего не бывает с мужчиной от страха».
Абана. Дикая... Дикая...
Как только ложатся спать, тушат лампу, чтобы сэкономить керосин. Воздух чист, забот мало. Спят здесь крепко.
Волки рыщут вокруг фермы. Собаки скулят и хором подвывают. Лисы, вынюхивая кур, кружат вокруг домов. Собаки лают бойко, с надрывом. Сторож покрикивает:
— Го-гой!..
И кто-то откликается:
— Кто это? Эй!..
Пилос привстал в постели, прислушался. Назлу тоже привстала.
— Пилос-джан!..
— Назлу, на крыше кто-то есть.
«Горе мне, как он напуган!»
— Тебе показалось. Пилос-джан, ложись.
Мысленно она пообещала петуха в жертву святому из Малишки. Укрыла Пилоса одеялом, приласкала и, наверное, еще и колыбельную бы спела, но слезы стали душить ее.
Когда в Назлу пробуждались материнские чувства к Пилосу, Назлу-жена исчезала, Назлу-мать становилась нежной, ласковой, теплой и могучей. Пилос превращался в ребенка, подчинялся ей, и Назлу заменяла ему целый свет.
— Назлу!
— Что?
— Я тебе куплю новый материал на платье.
— Да, Пилос-джан!
Помолчали.
— Назлу!
— Что, дорогой?
— Большой дом построю. Куплю у Шахбаза теленка от черной коровы, и у нас будет корова.
— Пилос-джан, мне ничего не нужно, лишь бы ты был здоров.
— Я ведь тебе не покупал кольца. Правда?
— На что оно мне? Кто сейчас носит кольца? Назовут «пережитком прошлого» и посмеются над нами.
— Ладно, дам тебе золотой пояс, спрячь в сундук. На черный день.
— Да, Пилос-джан, спи. Видишь, и Вираб наш спит, и у соседа Ераноса тоже все спят.
Если бы Пилос заснул, она бы горько-горько заплакала. Святому из Малишки пообещала в жертву барана. Грустным тихим голосом запела. Это была старинная свадебная песня, которая сейчас сошла за колыбельную, и Назлу заснула.
Пилос мысленно поднялся на крышу и сел возле бадьи. Открыл ее и по одной перебрал все золотые вещи. Сел в машину, поехал в Ереван, попробовал кантарского шашлыка, поглядел на канатного плясуна, вернулся, построил дом и...
Кажется, на крыше кто-то ходит. Шаги. Он приподнялся. «На крыше явно кто-то есть».
Осторожно встал с кровати. Тихонько открыл дверь, посмотрел. Все тонуло во мраке. Опасливо прижимаясь к стенке, обогнул дом. Оттуда подняться на крышу было легче.
Назлу, в ночной сорочке, шла за ним.
— Пилос-джан!
Пилос, вздрогнув, обернулся:
— Ай-ай-ай!..
— Пилос-джан, не бойся, это я.
— Странная т-ты женщина, я только хотел проверить, а не украдут ли наше сено.
Вошли в дом. Назлу надела платье.
— Пилос-джан, ты ложись, а я сейчас приду.
Назлу хорошо знала улицы Абаны. Помнила, где на дороге камни, где рытвины. Она ни разу не споткнулась о камень, не угодила в яму. Дошла по тропинке до хижины тетушки Арегназ, постучала в темное окно:
— Тетушка Арегназ!..
— Кто там? — спросил визгливый старушечий голос.
— Назлу.
Она всхлипнула и запричитала, чтобы тетушка Арегназ поторопилась.
Зажглась спичка, потом лампа.
Выглянула дряблая, черная, некрасивая тетушка Арегназ. Надела старое черное платье. Сняла изнутри засов. Назлу продолжала всхлипывать.
— Что случилось, ахчи?[24]
— На Пилоса напал страх. Спать не может: все вертится, вздыхает.
— Вуй-вуй-вуй!..
— Сам с собой разговаривает...
— Господи Иисусе!
Слезы Назлу тронули сердце тетушки Арегназ. Она стала утешать ее:
— Ладно, не плачь. Испугался — поворожу, пройдет. Дома вата есть?
— Нет.
— Ну, идем.
Пришли.
— Пилос-джан, не удивляйся. Шахбазовская собака напала на меня, я испугалась. Позвала тетушку Арегназ, чтобы она заговорила страх.
— Ну да, — подтвердила тетушка Арегназ.
Пилос все понял, но промолчал. Старуха села на кровать и подозвала Пилоса:
— Давай и за тебя помолюсь. Весь день мотаешься по горам.
Взяла его за руку и посадила против себя. Назлу стояла рядом, сложив руки на груди.
Тетушка Арегназ, держа Пилоса за обе руки, забормотала:
Хозяин наш добрый.
Хлебушек ячменный,
Кислый тан,
Плошка без ручки,
Муженек добрый.
Жена — злодейка...
Ничего не боюсь и не страшусь![25]
Сказала и зевнула.
— О-ох, дошла молитва. В понедельник не стирай рубашку мужа. Ну, подойди, и твой страх изгоню.
Тетушка Арегназ быстренько «изгнала страх» Назлу.
В это время Пилос начал зевать. Старуха подмигнула Назлу:
— Успокоился!
Провожая тетушку Арегназ, Назлу попросила:
— Умоляю, никому не говори!
Сунула ей в руку деньги. Старуха сейчас же запихнула их в глубокий карман.
— Что ты, стольких я избавила от страха — кто об этом знает?
Утром люди вывели своих коров на выгон. Пилоса не было. Каждый стал рядом со своей коровой.
Послали за Пилосом. Пришла Назлу. Сложив руки на груди, сказала:
— Пилос заболел, найдите другого пастуха.
Коровы разбрелись в поисках корма. Их соблазняла росистая зелень, вылезающая из трещин камней. Коров сгоняли, а они опять разбредались. Все почувствовали, что пасти скот — нелегкое дело.
Колхозный скот остался без присмотра. Обеспокоенный заведующий фермой направился к выгону, увидел, что Пилос ходит возле своего дома. Подошел:
— А сказали, что ты болен, Пилос?
— Нет, — бледный, грустный и обиженный, ответил Пилос.
— Тогда веди стадо на пастбище.
Пилос представил, что он находится в горах, а ребятишки в Абане играют в прятки. Один из них поднимается на крышу, прячется в сене: «Ребята, бадью нашел!»
— Не пойду.
Заведующий фермой рассердился:
— Сказал бы вчера, нашли бы замену.
— Пусть Еранос идет.
— Думаешь, мы каждому можем доверить общественное имущество? Еранос одно дело, ты — другое.
Пилос снова покачал головой:
— Не пойду.
— Поработай еще два дня, пока мы тебе замену подыщем.
