Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

— Прикидывается.

Старушку привели в чувство.

— Поплачь, матушка Наргиз, поплачь.

А у старушки и слез нет. Одна пожилая женщина, которая в селе покойников обмывала, умела заставить плакать женщин в скорби. Она садилась возле покойника и принималась так рыдать, что все к ней невольно присоединялись. Сейчас ее искусство было как нельзя более кстати. Она присела возле матушки Наргиз и прошептала ей на ухо:

— Я плакать начну, а ты подхватывай.

И вдруг как запричитает:

— Черный-черный ми-и-ир!.. Надежду мою у меня о‑о-о-отнял!.. Плачь, Наргиз. Сын твой до сего дня жив был, нынче по-о-омер!.. Сегодня мы его похорони‑и-или!.. Плачь, Наргиз, пла-а-ачь!..

Грудь матушки Наргиз заходила ходуном, и она заплакала грустно, певуче. Плакальщица ей сперва чуть-чуть подвывала, как говорится, «Вводила ее в русло», а потом поднялась и сказала:

— Ну, теперь уж ничего не случится. Пусть выплачется, ей полегчает, а потом уж домой ее отведем.

Но матушка Наргиз домой идти не собиралась. Она направилась в лавку Даниэла. Женщины двинулись рядом. Шла она с проклятьями и причитаниями. Дверь была заперта изнутри. Постучала:

— Даниэл, ты мой дом разрушил, так пусть и твой рухнет! Чтоб радости тебе не видать! А тебе, Сатик, чтоб без потомства век прожить... От тоски по дитю своему помереть, как я помираю!.. Даниэл, сколько всего я от снохи своей вытерпела, столько и мать твоя вытерпит!..

Пытались утихомирить, успокоить старушку, она не успокаивалась. От лавки свернула к кладбищу. Упала на могилу сына, плакала, рыдала, била себя, смерти у бога молила...

Взяли ее под руки, повели домой.

Председатель селькоопа отправился в Ереван. Поехал налегке, а вернулся с грузом. Столько товаров для хозяйственных нужд привез, что негде их хранить было, пришлось комнату снять.

Даниэл вместе с другими зеваками следил за разгрузкой. Он впервые вышел в село после похищения Сатик. Ни на кого внимания не обращал, людей пытался сторониться. Тем паче что был озабочен. Количество закупленного селькоопом товара его бы из себя не вывело, если бы он не увидал фабричных пакетов и специальных мешков с новыми ярлыками и наклейками. Стало быть, на государственную основу поставлено производство этих товаров — и частнику скоро хана!

Даниэл постоял немного и пошел в лавку.

В дверь с силой заколотили. Даниэл со дня похищения Сатик не торговал — закрыл на время лавку. Чуть ли не круглые сутки дверь лавки была заперта изнутри. Ни один покупатель так дерзко никогда в дверь не стучал.

— Открой! — раздался голос.

— Я не торгую! — предчувствуя недоброе, отозвался Даниэл.

— Мы от имени закона!

Перед законом дверь либо настежь распахивают, либо поплотнее ее запирают. Да что толку в запорах — для закона нет замков с секретом. Даниэл прекрасно знал, что благодарность выражать закон ему не станет.

«Выхода нет — дверь не отопру, через крышу проникнут».

Послал Сатик во внутреннюю комнату, отпер дверь.

На пороге стояли председатель сельсовета и еще двое.

— Во чудак! — слукавил Даниэл. — Что ж ты себя не назвал? Разве перед тобой я стал бы двери запирать?

— Если причина будет, запрешь, — важно заявил председатель сельсовета и, покачав головой, посмотрел вокруг.

Прежде всего ему бросился в глаза бак с керосином.

— Даниэл, исключи керосин из продажи, — сказал он, легонько постукивая по баку носком сапога. Словно хотел по звуку определить — полный бак, не полный?

— Исключу, — скрепя сердце согласился Даниэл.

Председатель подошел к мешку с сахаром:

— Откуда сахар?

— Купил.

— Купил по дешевке, продаешь втридорога. Убирай отсюда.

Даниэл не нашел ответа.

— Одним словом, ты имеешь право продавать только те товары, которые сам производишь.

Такого удара Даниэл не ожидал.

— Я ничего не произвожу. Я только посредник между производителем и покупателем, — сухо, с трудом сдерживая гнев, произнес Даниэл.

Председатель увидал, какое впечатление на лавочника произвели его слова, и решил показать ему свои полномочия.

— Спокойно! Я тебе не Наргиз, так что голоса не повышай. Между производителем и покупателем есть один-единственный посредник: сельский кооператив. До нынешнего времени имелся частный производитель, и потому частная торговля дозволялась. А теперь нет частного производителя. Так что между кем и кем ты посредник? Между государством и колхозником? Не выйдет. Наше государство не такое нищее, чтобы делать частника посредником. Так что закрывай свою лавочку.

Последние слова прозвучали приказом. Потом председатель подтащил пустой ящик к прилавку, сел. Двое — те, что сопровождали председателя, — последовали его примеру. Даниэл, сдерживая обиду и ярость, запер дверь изнутри. Он не намеревался портить отношения с председателем, тем более что брак его еще не был зарегистрирован. Кто знает, как все завтра может обернуться.

Даниэл заставил себя смягчиться.

— Неси, поглядим, что у тебя есть, — не отводя взгляда от лавочника, сказал председатель.

— Сейчас принесу. — Даниэл подошел к двери комнаты и крикнул: — Сатик, неси вино, закуски!..

Председатель растерялся:

— Чудак! Речь идет о списке товаров.

— Черт с ними, с товарами. Хочешь, все спишем.

— Мне был сигнал из уездкома, что ты подрываешь государственную торговлю. Нет, брат, хлеб твой я есть не стану.

— Лавку закрою, но сердце для нашей дружбы не закрою. Вы в дом вошли, а мы с Сатик только что поженились. Так неужто за это по стаканчику не опрокинем? Лавку я нынче не закрою, потом закрою. Но нам из села бежать некуда, друг друга видеть придется.

Даниэл говорил убедительно. Уполномоченные переглянулись между собой, потом посмотрели на председателя. Тот был обезоружен.

— Верно говоришь, Даниэл. По обычаю, мы должны были прийти поздравить вас, но, поскольку брак твой ты еще не оформил, мы медлили. Ведь мы живем по закону...

Сатик тут же принесла на стол вино, хлеб, вареное мясо. Она стеснялась смотреть людям в глаза и выглядела очень растерянной.

Поели, вина попили. И председатель сказал:

— А теперь давай товар твой посмотрим.

Опорожнили ящики. То, чем разрешено было торговать, отложили в сторону. А то, чем запрещено, уполномоченные старательно нагромоздили в середине лавки, будто готовились стрелять по этим товарам, как по мишени. У Даниэла сердце кровью обливалось, но на лице при этом он изображал такую счастливую улыбку, будто люди исполняют его желание. Затем председатель сам составил список товаров, которыми дозволено торговать, поставил под списком круглую сельсоветскую печать и повесил листок на стену. Этим он как бы запрещал покупателям брать все, что вне этого списка. Тут уж Даниэл не стерпел.

— Ну как же