Под стук копыт - Владимир Романович Козин
Громкий хохот покрыл слова Александра Стрельцова.
В контору шумно ворвался Артюшка Арбелов и подошел к сапожнику:
— Поёшь, дратва?
— Пою, медведь.
— Я тебе дам медведя, черт худозадый! Ноги я промочил к чертовой матери. Двадцать пять лет с коровами не возился, могу еще столько же. Один помет, молока и не видно!
— Какое же молоко зимой? Специалист! — засмеялся Новокшонов. — Сапоги твои к завтрему готовы не будут.
— Это почему же?
— Ругаешься.
— Я в чем же ходить буду? Грязь страшенная!
— Извинись передо мной, как перед рабочим человеком.
— А в морду хочешь? Сволочь тонконогая!
— Сапоги твои к завтрему не поспеют.
— Зараза!.. Извиняюсь.
Григорий Новокшонов протянул Артюшке сапоги.
— Готовы?!
— В полдень сделаны.
— Хорошие сапоги стачал, старый хрен!
— Я свое дело знаю.
— Твое дело при всех режимах — шило да дратва!
Артюшка надел сапоги, прошелся чечеткой мимо Резникова и Сереги делопроизводителя, сидевших со счетами за малым столом, потом подошел к военморам.
— У Таврических целинных степей, — рассказывал Петр Козорезов, — на глазах у скифских каменных баб и древних курганов раскинулся заповедник ученого помещика Фальцфейна. Из всех стран света ему привозили диких животных: лошадей, бизонов, зубров, лам, антилоп, страусов; они бродили в степи за высокой проволочной оградой. Война сорвала ограду, но животные продолжали жить на привычных местах. Комбриг послал меня с секретным пакетом. Я засунул пакет за голенище, сел на коня, поехал — и встретил страуса. Он подошел к коню, с любопытством оглядел, вырвал из-за голенища белый пакет и проглотил — страусы любят все блестящее. Я снял винтовку и погнал страуса в штаб полка. Там посмеялись. Начальник штаба приказал дать страусу рвотное или слабительное, или то и другое вместе, но врач сказал, что поздно, желудок страуса все переваривает, он уже переварил пакет. Я оставил страуса под наблюдением при штабе и вернулся к комбригу, доложил о происшествии. Меня разжаловали в кашевары. Но в кашеварах я пробыл недолго: меня едва не избили котелками бойцы, — не у каждого бойца желудок страуса!
Легкий смешок прошел среди военморов.
— "Ой калина, ой малина, ворона коня купила…" — вполголоса пел Новокшонов.
— У Серафима Бабкина язва в желудке. Рентген показал, какая-то штуковина, на аэроплан похожа, — сказал Женька.
— У нашего капитана Чеботарева на броненосце "Воля России" тоже была язва — пил здорово. Броненосец сам строил, сам спустил, сам плавал — и затопил! Всю корабельную казну поделил на всю братву — гуляли в Новороссийске! А себе взял только икону.
— Вот и доплыли мы до твердой земли!
Павел Резников встал из-за стола.
— Ну, братишки, спать пора!
Окно зазвенело, в стол, у локтя Марфуши, вонзилась пуля. Вторая пуля попала в Маруську; она закричала и вцепилась в ногу. Резников схватил лампу, поставил под стол.
Бандиты!
Каждый знал свое место и дело.
Здоровые, сбитые гражданской войной, кровавой удалью искалеченные, военморы расхватали со стен винтовки и гранаты.
— Пулемет на террасу, Петр! — скомандовал Павел Резников. — Котов, в казарму, буди братву! Александр, Маруська ранена, займись!
— Ой, нога! — стонала Маруська.
Козорезов и Артюшка Арбелов покатили пулемет.
— Артюшка не умеет стрелять, у него одного глаза нет! — бросился за ними Женька.
— Винтовку возьми! — крикнул ему вдогонку Резников, схватил гранаты и выбежал на террасу.
— Погибли мы, Марфа Антиповна, — дрожащим голосом сказал Серега из-под стола. — Зачем я только сюда на службу поступил!
— Не могу я больше! — причитала Маруська, дрожа и плача. — Больно! Боюсь! Всех убьют, снасильничают!
— То-то тебе привыкать! — зло отозвался с пола Серега.
— Пошел ты, чернильная задница, — толкнула его Маруська.
Серега снизу осторожно выглянул в окно и прошептал:
— Спасайтесь, братишечки, под частоколом стреляют!
— Тихий ты человек, работящий, но сволочь, — раздельно сказала Маруська. — Надраить бы тебе!
За окном, под ветром, на голых сучьях качалась ночь. Кругом был черный лес, пустыня снежных гор и неизвестность. Бандиты стреляли из леса.
— С винтовками на частокол! — приказал Резников.
Военморы рассыпались. Строчил пулемет, стреляли винтовки, военморы были в своей стихии, соленой рослой жизни своей не жалели. Нормальный бой!
Резников оставил у пулемета Козорезова и послал Артюшку и Женьку на хутор за помощью.
— Прорвитесь, братцы, — болота не забудьте, пропадете в такую темень. Строчи, Петр, поливай, отвлекай внимание.
Козорезов дал очередь.
Военморы держались стойко, отбиваясь винтовками и гранатами всю ночь. Под утро раздался сильный винтовочный залп — и стихло.
— Братцы, наши! — крикнул кто-то. — Мужики!
— Отворяй!
— Пулемет за ворота! — перекрывая крики, заорал Резников.
Хуторяне с Женькой и Артюшкой ударили бандитам в спину. Бандиты смешались, стали отходить, преследуемые выскочившими за ворота военморами.
Бой был кончен.
Женька и Артюшка, с ног до головы залепленные грязью, были невредимы.
6
Близилась весна, снег и небо голубели. Военморы плохо кормились, берегли для лошадей овес, ячмень, жмых. Им надоело подголодывать, хозяйственно мечтать о весне, вечерние беседы стали резкими.
Почти каждый день Павел Резников ездил верхом на хутор, разговаривал о посеве с бородатыми знатоками земли. У моряков были сеялки, но мало семян, были лошади, но не хватало плугов. Надо было договариваться, хитро, яростно спорить, меняя живой инвентарь на мертвый, мертвый — на живой.
Марфа Стрельцова умела ловко спорить с мнительными хуторянами. Она была на восьмом месяце беременности, но стройно сидела в седле, лишнего не говорила, с полуслова чуяла скрытые страсти мужиков.
Хуторяне с тяжелым уважением посматривали на ее приподнятый живот. Они завидовали морякам, пришедшим из неведомых морей на жирную свободную землю, и Марфа Стрельцова, не обижая их стародавних завистливых чувств, почтительно пользовалась ими. Она изобрела новый вид аренды: право заарендовать на год не использованную в первую весну землю будет иметь лишь тот, кто поможет семенами, плугами, тягловой силой.
— Це дило треба разжуваты! — опасливо говорили хуторяне: всякая новизна казалась им сомнительной, если она немедленно не приносила старых выгод.
Но матросские гладкие земли расстилались рядом с хуторскими, были зримо заманчивы. Мужики туго думали, жаловались на товарища Марфушку, угощали ее толстыми пирогами, по подмаслить не могли: самогон Марфуша не пила, лептами и бусами не интересовалась, а длинные яркие рушники на пеленки, по ее наущению, приобретал Александр; он лечил мужиков бесплатно, а за лекарство брал натурой.
Павел Резников учился на бедствиях хозяйства. Он ценил и берег настоящих рабочих — кузнеца, сапожника, делопроизводителя; поцеловавшись, расстался с теми, кто осенью ходил на бандитский черный лес с одной гранатой в руке, но весной
