Под стук копыт - Владимир Романович Козин
Желтый платок стягивал голову. От платка и зеленой рубахи ложились на лицо голубоватые отсветы.
Чапарман поздоровался с колхозниками. Кули Кама сказал:
— Счастлива женщина, родившая героя!
— Спасибо. И Дик Аяк говорит всем «спасибо»!.. Он в полной исправности, хозяин. У него чистое дыхание.
Кака-бай пододвинул к Нур Айли свою пиалу с чаем. То же сделал председатель колхоза Аллаяр Сапар.
— Бакэ, чаю! — сказал Нур Айли и, поколебавшись, поднес к губам пиалу Кака-бая.
Кака-бай удовлетворенно прикрыл глаза, потом протянул руку, взял, не глядя, один из призовых халатов и бросил его на плечо чапармана.
Колхозники переглянулись. Бакэ прибежал с чайником. Кули Кама осторожно погладил свою худую бороденку.
— Хозяину такого коня, мудрому хозяину такого чапармана трудно не завидовать!
Кули Кама умел говорить приятные слова. Он льстил бескорыстно. Кака-бай покачивал головой, убаюканный этой сладчайшей музыкой. Аллаяр Сапар отсел с Нур Айли в сторону, осмотрел дарственный халат, ощупал голенища легких сапог тренера, повертел осеребренную рукоять его камчи и начал беседу.
2
Утро на колодце. В солнечной тишине скрин колодезного блока. Тени кибиток. Красные платья женщин.
Жены прилежно работали над конскими украшениями, когда из кибитки вышел сонный Кака-бай и зевнул.
— Чаю!
Легкая Ак Сона скользнула за чайником. Анна Джемал, сухая и ревнивая старуха, гордая положением матери единственного сына, поднялась навстречу Кака-баю. Обильное серебро свисало поверх ее грязной рубахи. Знаки прочного доверия — ключи от всех сундуков — неутомительно позвякивали. Взгляд старухи был боязлив и горяч.
— Как спал, отец Додура?
— Ерунда снилась, — произнес Кака-бай и, повернувшись к Ай Биби, долго смотрел на ее ноги. — Твои туфли во сне видел. Надел их и пошел по ковру.
— Дорога будет!
— Нет, — сказала Ай Биби, — туфли во сне видеть — замуж выйти!
Так начался черный день.
Сказав нечаянную дерзость, Ай Биби спряталась за спины толстой Наубад Гуль и Руби Гуль. Анна Джемал, звякнув нагрудным серебром, назвала девочку дурой. Кака-бай подумал: «Должно быть, еще раз женюсь!» И рассердился: «Когда же будет конец ожиданиям? Неужели покупать шестую?.. Тощие, жирные, старые, спелые! Второго сына родить не могут! Так всех овец и верблюдов придется обменять на жен».
Кака-бай поднялся и ударил Ай Биби ногой.
Нур Айли, покрыв Дик Аяка кошмой и подвязав ему торбочку с ячменем, подошел к кибиткам. Он видел, как Ай Биби опрокинулась, теряя барык[2], и уткнулась в несок.
— Все пропадите! Прочь! — крикнул Кака-бай и засопел.
Шестнадцатилетняя женщина поползла за кибитку.
— Зачем бьешь? — неожиданно для самого себя спросил Нур Айли — и отступил, смущенный непочтительностью вопроса.
Ай Биби скользила по песку. Черные волосы блестели под солнцем. Нагрудные украшения, повиснув, оставляли на песке неровный след. На разбитом подбородке висела капля крови.
— Ее надо бить трижды три раза в день. Всех бить! Они не женщины… Тебе что нужно? — прошептал Кака-бай.
Нур Айли подошел к хозяйским кибиткам, чтобы за пиалой чая узнать, не пора ли ему, избалованному тренеру, быть готовым к тревогам времени. Колхозники хотят купить Дик Аяка. Все может быть. Аллаяр Сапар настойчив в своих желаниях. Он сказал после скачек:
— Нам нужен жеребец, а не пачкун без рода и племени. Зачем Кака-баю Дик Аяк? Любоваться? Пусть любуется своими женами. Мы хотим купить коня у Кака-бай. Помоги нам.
— Хорошо, — ответил. Нур Айли, — вы купите жеребца, а я куда? Конскую спину я себе всегда найду. Но я хочу, чтоб это была спина Дик Аяка. Другой мне не надо.
— Пойдешь к нам с Дик Аяком. У нас семнадцать маток. Будут жеребята!.. У баев теперь вечер, а впереди ночь, даже луны не видно. Подумай, что с тобой может быть!
— Что со мною может быть?
— Когда-нибудь прогонит тебя Кака-бай, как чужую собаку.
— Не прогонит.
— Ну, так пропадешь вместе с ним. Сейчас ты большой человек, тебя уважают, а ты байскую славу возишь на конской спине!
— Кака-бай жеребца не продаст.
— Ты будешь у нас первый, в почете. Может быть, продаст?
— Нет.
— Мы тебя очень уважаем, Нур Айли! Байское счастье кончается. Останешься ты без Дик Аяка.
— Хорошо, приезжайте на колодец. Я поговорю с Кака-баем.
Кака-бай сидел на белой кошме в тени кибитки. За кибиткой осторожно всхлипывала Ай Биби. Кака-бай вытянул ноги за границу тени и в горестном недоумении покачал головой. Солнце пригрело его пятки.
— Вах, — вздохнув, произнес Кака-бай, — все перевернулось! Плохое время. Даже женщины перестали рожать. Не нужно мне ни овец, ни бесплодных жен. Все продам. Надену рваный халат. Сяду на Дик Аяка, стану ездить среди чарвадаров. Коня пущу в случку, он будет мне хлеб зарабатывать.
— Я хочу сказать тебе, Кака-бай…
— Я не Кака-бай, а Кака-бедняк!
— Я боюсь, Кака… Кака-ага! Когда ты распродашь всех овец…
— Всех я не продам.
— …ты не сохранишь Дик Аяка. Его все знают. Такие лошади — в сто лет одна. Все хотят коня, с которым и ветер не может сравниться. Мой совет — продай Дик Аяка.
— Не продам.
Кака-бай был упрям. Пусть овец забирают. Пусть жен забирают, кроме Ай Биби. Но расстаться со своей гордостью?! Беспокойная гордость… Может быть, продать?
Додур бросил на песок тушу джейрана с простреленным сердцем и спрыгнул с коня. Батрак принял вспотевшую лошадь. Додур вытер папахой лицо и пошел к кибиткам.
В походке его чувствовалась настороженная мягкость. Все радости скупой и солнечной жизни песков были доступны сыну Кака-бая, но будущего не было. Ленивое байское благополучие становилось прошлым. Впереди лежала неизвестность.
Жизнь на богатом колодце сделала его презрительным к людям, неизвестность — беспокойным и злым. Кака-бай был ленив и податлив, сын Кака-бая порывист, невесел и жесток.
За кибиткой он увидел женщин. Ак Сона золой присыпала рассеченный подбородок Ай Биби. Рослая и сытая Наубад Гуль с любопытством смотрела на них, жуя по привычке чурек. Ай Биби дергала носом и бессильно вздыхала. Бледность ее лица и открытая голова удивили До-дура. Он хотел остановиться, но услышал тревожный голос Кака-бая:
— Не продам!
— Кого, отец? — спросил Додур, появляясь из-за кибитки.
— Дик Аяка!
— Ты хочешь продать Дик Аяка?
— Я не хочу, он хочет, — Кака-бай показал пальцем на Нур Айли.
— Ты?.. Ты с ума сошел? Или душа у тебя, как твоя спина?
— Я только советовал, Додур-бай. Время подлое, могут отобрать.
— Я ускачу на нем в пески.
— От такой власти не ускачешь, — задумчиво молвил Кака-бай.
— Не
