Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

Вдова вдруг бросилась поручику в ноги:

— Не выдавай меня, прошу тебя... Никого нет, кто постоит за меня. Что я сделала? В чем моя вина? За что со мной так жестоко обращаются?

Поручик взял ее за руку, помог подняться с пола и тихо сказал:

— Выслушай меня, не уходи из Кешкенда. Тебя все равно схватят по дороге. Есть приказ расстреливать на месте всех подозрительных независимо от возраста и пола. Скоро начнутся жаркие бои. Еще много женщин овдовеют. Оставайся в Кешкенде; если тебе повезет, Варос сам придет, найдет тебя.

Он повернулся, толкнул дверь и ушел не оглядываясь.

«Пойду-ка я в казарму... пора готовиться к походу...»

Командование партизанского батальона решило воспользоваться всеобщей сумятицей, возникшей в Кешкенде, прорваться в Айназур, Елпин и поднять на ноги крестьян прибрежных сел вдоль Арпы, привлекая в батальон всех укрывшихся от службы в гарнизоне. Лазутчики доносили о передвижении пехотного взвода под командованием поручика Тачата. Было срочно созвано совещание.

— Япон не сунет шашку в ножны до тех пор, пока не расправится с нами или сам не поплатится головой, сказал Овик. — Его противник ни на минуту не должен терять бдительность. А поручик Тачат — это вам не Мурад. Он ни одного шага не предпримет, пока полностью не уверует в победу. У кого есть предложения?

— Япон направил пехотный взвод против конного батальона, — сказал Сагат. — Следует воспользоваться оплошностью Япона. Он запамятовал, что мы отбили лошадей у его кавалерии.

— Лошадей нужно сберечь, — заметил Овик. — Гокча в тяжелом положении. Для подавления восстания дашнаки бросили против них большие силы, у нас есть достоверные сведения. Необходимо перерезать путь дашнакам, а это сделают наши конники.

Никто не стал возражать.

Конный ударный отряд был сформирован. Командиром назначен Левон. В состав отряда включили и Вароса, как опытного конюха. В тот же день отряд без всяких помех перешел Селимский перевал и взял направление на Гокчу. Пехотный батальон двинулся через леса Гергера и начал по пятам преследовать отряд поручика Тачата. Выслушав донесения своих лазутчиков, Тачат поспешил в ущелье Чайкенда, готовый к бою. Отряд занял удобную позицию и замаскировался.

— Можешь пожаловать, душа моя, ты уже наверняка чуешь запах жареного, — потирал руки Тачат, предвкушая легкую победу над бывшим штабным переводчиком.

Вскоре стало известно, что партизанский батальон, минуя засаду, устроенную поручиком, прошел к ущелью Аствацацн.

— Котенок! — сладко улыбнулся Тачат. — Он еще и хитрит.

Тачат спешил нагнать мятежников, чтобы, используя численное преимущество, разгромить на месте, не дав им опомниться. Плоды молниеносной победы были известны — слава, золото! А после плевать ему на всех воюющих, пусть хоть до последнего перебьют друг друга, Тачата это больше не интересовало бы.

Овик хорошо знал коварного поручика. С ним следовало держать ухо востро, быть осторожным и изобретательным. Отступить перед поручиком означало допустить, чтобы дашнакская партия подняла невообразимый шум, оглашая свою победу, и тем самым задушила бы в уезде революционный дух. Батальон следовало сохранить любой ценой.

Передохнуть удалось, лишь одолев Чайкендское ущелье, откуда двинулись к ущелью Аствацацн. Местность была всем хорошо знакома. В батальоне царила железная дисциплина — приказы командиров выполнялись точно и без промедления.

— Здесь дадим бой, — сказал Овик на командирском совете, — не то поручик может выиграть время и обойти нас.

— Нам отступать некуда, — поддержал один из десятников.

— Об отступлении не может быть и речи, — заметил Овик. — В случае надобности можем оттянуться в Мартирос, а куда денется поручик?

— Товарищ командир, никто никуда не денется. Одолеет сильный.

— Если многоопытный комиссар батальона с пятьюдесятью солдатами пройдет в Мартирос, он обеспечит нам свободный проход к ущелью, а что может предпринять поручик?

Десятник ничего не ответил. Знание Овиком военного ремесла было очевидно — не зря он служил в русской армии!

Спустя полчаса отряд из пятидесяти человек прошел беспрепятственно в Мартирос. Остальные, заняв позиции, расставили дозоры, и партизанский батальон готов был встретиться с дашнакской пехотой, возглавляемой поручиком Тачатом.

Тачат не заставил долго ждать. Неподалеку от ущелья Аствацацн его люди подкараулили и схватили одного подпаска, привели к поручику. Его даже не пришлось пытать, он сразу же выложил, что видел, как в ущелье спустился батальон. Сведения были важными, и поручик смилостивился над пастушонком.

— Отпустите ягненка, — сказал он, — подрастет, бараном станет.

Противник был обнаружен. Пехотинцы Тачата пробрались в овраги и балки, тщательно замаскировались и по первому же приказу готовы были ринуться в бой.

— Померяемся силами, — заявил поручик, — места тут хватит всем — и живым и мертвым.

К бою стремились и Овик и Тачат. Момент для схватки назрел, и упустить его не собирались ни тот, ни другой, оба они имели почти равный военный опыт. Вначале обе стороны затеяли беспорядочную перестрелку, взаимно прощупывая боевые позиции. Первой ринулись в атаку пехотинцы Тачата. Тщательно замаскированные партизанские пулеметчики отбили атаку. Овик приказал отступить и закрепиться на новых точках. Поручику нужно было во что бы то ни стало вывести пулеметы противника из строя. Он бросил к огневым точкам несколько групп. Партизаны заманили их в глубь ущелья. Пехота оказалась в мешке. Оставшиеся в живых сдались в плен, поручик и глазом не успел моргнуть, как был разгромлен начисто.

Контратака партизан была внезапной и ошеломительной. Пехотный отряд дрогнул, и, даже толком не приняв бой, дашнакские вояки кинулись бежать. Взбешенный поручик, выскочив из своего укрытия, разряжал маузер, не щадя своих. Те, кому удалось выкарабкаться из ущелья, на краю обрыва попали в перекрестный огонь. Поручик одержим был одним желанием: любой пеной сохранить хотя бы остатки разгромленной пехоты. В Мартирос войти уже не было возможности, по всей линии им преградили путь вышедшие из укрытия партизаны. Разумным было обойти как-нибудь деревню.

До позднего вечера партизаны собирали раненых, хоронили своих павших товарищей и солдат противника. Потери в батальоне оказались невелики. Уже темнело, когда батальон вошел в Мартирос.

Тачат был взбешен молниеносным и тяжелым поражением. То и дело он разряжал маузер под ноги взводных и в луну, орал, ругался непотребными словами, срывая на безропотно слушавших его подчиненных злость. Он всю ночь не сомкнул глаз. Взводные докладывали о потерях. Были убиты, ранены и пропали без вести более ста солдат.

— Тьфу на вас!..

В голове поручика созрел хитроумный план, который помог бы ему одним махом и расправиться с партизанами, и оправдаться перед Японом.