Под стук копыт - Владимир Романович Козин

Женщина улыбнулась и перестала смотреть на закат.

Пастухи оставили стадо у голубой реки. Две коровы брели по берегу к снеговым хребтам. У Нелюдовой дрогнула губа. Она сделала шаг вперед и тотчас же повернулась.

В раскрытых воротах, как в раме, стоял, любопытствуя, одноухий ишак. Из пастушьей юрты супоросная свинья тащила белую кошму. Двор был пуст. Женщина ударила ишака камчой и побежала к конюшне.

Вороной жеребец ветеринарного врача был высок и проворен. Он боком, волнуясь, вышел за ворота, торопливо заржал и, длинный, как тень, ворвался в прохладную степь. Женщина, пригнувшись, мягко сидела на неоседланной конской спине. Рыжие волосы ее растрепались, в пальцах путалась черная грива.

Длиннорогие коровы сразу остановились и с угрозой посмотрели на коня, выскочившего из сумрачной степи. Потом повернули и бок о бок, стуча копытами о камни, побежали обратно к стаду.

Далекое и пестрое, оно было видно женщине в овале качающихся впереди коровьих рогов. Стадо блуждало у берега быстрой реки. Оно приближалось к Нелюдовой сквозь ветер и запах трав, вместе со степью, несущейся под ноги коню. Коровы становились большими, пегими, красными — близкими, живыми.

Нелюдова загнала стадо во двор, спрыгнула с горячего копя и закрыла ворота.

День кончился. Трава потемнела.

Снаружи хижина выложена пастбищным строительным материалом — дерном; внутри были полумрак и блестящая выпуклость колб. Походная лампа с бумажным колпачком стояла на выструганном столе. От прикрученной лампы падал на женщину мягкий свет и вычерчивал под глазами тени. Нелюдова сидела на кончике табурета и слушала тишину. Рука ее, тонкая и грязная, лежала на белом столе.

На дворе вдруг завыл кобель Байкутан. Голос у Байку-тана был дикий. Он пел собачью песнь несчастья, один среди звездной ночи.

В дверь стукнули снизу: раз и два.

Кобель замолчал. Огромная тишина встала за плечами женщины. Тишина пробежала по спине и затылку и, как ветер, шевельнулась в волосах. Женщина прижала руку к груди и потянулась к лампе.

Стук повторился. За ним послышался низкий трубный звук. Нелюдова открыла дверь, и в лабораторию, озираясь, вошел джейранчик.

Он проснулся в укромной ямке между забором и лабораторией. Встал, потягиваясь, выгнул спину и увидел, что кругом — пустыня ночи. Завыла собака, и джейранчик пошел искать случайную свою мать, которая могла дать разбавленное коровье молоко и ощущение покоя.

Нелюдова взяла беспомощное животное на руки и двумя пальцами погладила жесткую шерстку на лбу, меж роговых шишек; потом поцеловала… "милый!" — и усмехнулась внезапной своей нежности. Джейранчику была приятна теплота женской груди, но пугала неустойчивость положения, и он задергал ногами. Женщина поставила его на глинобитный пол и потушила лампу.

Небо было расписано звездами. Ясно выступали гладкие туши коров. Женщина шла через двор, и большие уши джейранчика чутко двигались подле ее юбки. Сквозь тишину, притаясь, шумела речка.

Байкутан, заносчивый кобель с коварными ухватками, подошел из темноты и понюхал знакомый белый джейраний зад. Джейранчик подпрыгнул и прижался к ноге Нелюдовой. Женщина остановилась: в движении маленького животного была волнующая доверчивость. Тоскующий кобель угодливо изогнулся и лизнул руку Нелюдовой.

В своей хижине Нелюдова зажгла "летучую мышь" и поставила из предосторожности фонарь на пол. Под деревянной койкой, крытой телячьими и волчьими шкурами, в неясном свете показались старое голенище, истертое путлищами стремян, клочья оранжевого потника, лакированная туфля, забрызганная навозной жижей, пропыленный чемодан и граммофонная труба. Нелюдова сбросила с плеч измятую кожанку, закрыла глаза и опустилась на койку.

Джейранчик нетерпеливо сунулся к женским ногам. Женщина взяла со стола бутылку и вдруг проговорила с силой и отчаянием:

— Сволочи!

Джейранчик сосал молоко, восторженно трубил и стучал копытцем.

Кобель лежал у порога открытой двери. С собачьей самоуверенной деловитостью он сторожил до рассвета тишину ночи.

…Ночь.

На дворе разостланы огромные тени. В тени лежит стадо. Тень рассекает крайних коров пополам. Дверь в пекарню открыта. Нелюдова остановилась посреди двора, у пастушьей юрты.

Коровы жевали, и это был единственный звук. Тишина была бесконечной. Никого. Черное небо, размеченное звездами, застывшие коровы, двор, усеченный углами строений. Ни одного человека. Так пусто и тихо, что нельзя громко вздохнуть. А вчера в юрте волновался огонь. Пастухи говорили усталыми голосами, и сдержанно пересмеивались подпаски. Если заглянуть к людям в дверцу, можно в тесном полумраке увидеть улыбку, белые зубы, озаренные костром, и приветливое движение черных фигур. Кто-нибудь сказал бы: "Иди, доктор, чай кушать!" — и она села бы против входа на кошму, среди сапог, вдыхая домашний запах овчин, кумыса и пота.

Юрта чернеет, как памятник. Звезда скользит по краю неба сверкающей чертой. Чем кончится эта безлюдная ночь?

Нелюдова обошла двор и прислонилась к воротам. Отсюда было чуть слышно, как река разбивалась о камни. Такое же отдаленное звучание доходило из глубины Конской щели. Нелюдова вспомнила Конскую щель, на дне которой над белым потоком летают птицы, и одинокую смерть заведующего фермой.

Ночь расстилалась над воротами в звездах и тишине. Нелюдовой стало холодно. Она стиснула руки и быстро пошла к себе в комнату. Надела полушубок и до зари просидела на пороге рядом с Байкутаном.

2

Был полдень, когда на конце долины, справа от снегового обломка, показались трое верховых.

Над степью стояло легкое солнце, и цвели холмы. У ворот фермы Нелюдова чистила вороного коня. Голова его была задрана вверх на развязках; на крупе и спине черная шерсть отсвечивала золотыми искрами. Щекотливый жеребец безумным глазом косил на строгие руки женщины, наваливался боком, стонал и поджимал зад.

Долговязый Байкутан сидел в воротах и с презрительным любопытством наблюдал за движениями жеребца. Кобель только что вылакал пиалу ячменной похлебки и был снисходительно настроен ко всему. Передние лапы его спокойно упирались в траву; грубая шерсть на загривке была пронизана светом, солнце лежало в раскосых глазах.

В степь пришел ветер. Полдневный и слабый, он спустился с высоких хребтов и оставил за собой прохладный след в глубокой траве. Он покачал длинные стебли трав, но вдруг устал, и травы застыли. Кобель внезапно повернул голову, выпрямился и исчез за воротами.

Жеребец прянул в сторону.

— О-ля! Стоять, сволочонок! — взволнованно проговорила Нелюдова и взглянула вслед удаляющемуся кобелю. Кобель мчался, мелькая спиной, в голубую степь.

У первого всадника была русская посадка. Двое остальных, по обычаю степей, сидели в седлах прямо. На белом хвосте последнего коня, извиваясь, волочился Байкутан.

У Нелюдовой высохло лицо. Путаясь, она начала отвязывать жеребца. Не отвязала, бросила и выпрямилась у кривых