Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин
— Очаровал ты их, Орлик, своей машиной.
— Орлик всех очаровал, — подхватил Андрей с заискивающей улыбкой на лице.
Сиверцеву не понравился этот фамильярный тон.
— Продолжаем, — резко и властно прогремел его голос в тревожной тишине вальцетокарного.
И когда взоры всех сосредоточились на нем, Сиверцев начал спокойно подводить итог разговоров:
— Груздеву считать изготовление разливочной установки своим первым делом. С вас спрос будет большой, — многозначительно посмотрел он на Якова Яковлевича. — И если завхоз прокатного забыл, на каком складе есть десятимиллиметровая сталь, пусть он завтра явится ко мне, помогу ему в поисках. А вы, Орлик, умейте находить время для наблюдения за выполнением чертежей в металле, — обратился он к Петру, — спите поменьше, у конструкторов стулья не просиживайте.
Голос Сиверцева смягчился, а в глазах затеплилась улыбка:
— В общем, нажимайте, товарищи. Лицом в грязь ударять нельзя, уральцы! Как думаете?
— Не подкачаем, товарищ Сиверцев, — звонко гаркнул Володька.
— Надеюсь.
Сиверцев, простившись, ушел. Вслед за ним молча улизнул Андрей. Потом отплыл Яков Яковлевич. Остались Захарыч, Володька, Ермохин и Жигулев.
Они восторгались Петром — его настойчивостью, упорством, сообразительностью.
Петр краснел, чувствуя, что хвалить пока его не за что, да и сказать ему нечего, рано, что ли… Ведь установку еще надо испробовать…
Вечером Алексей Петрович долго молчал, и уже совсем поздно, когда жена готовила ко сну Доньку, с раздумьем в голосе сказал:
— А все же этот Орлик что-то разбудил во мне.
Наташа одарила его догадливой улыбкой.
Глядя в ее тронутые улыбкой глаза, Жигулев, как ребенка, погладил Наташу по голове.
— Вдруг почувствовал себя здешним. То ли это многолетняя привычка сказывается быть в большом коллективе.
Легкая рука Наташи легла на плечо Жигулева. Голос ее прозвенел деланным изумлением:
— Ты же говорил… не в коня корм!
Алексей Петрович, зажмурившись, потер ладонью лоб, прошептал:
— Вот это тогда, когда шифоньеры строгал… Знаешь, меня Зимин в прокатный секретарем парторганизации прочит. Как ты думаешь, выйдет из меня что-нибудь похожее?
Наташа с укоризной прикрыла ему губы ладошкой.
…День за днем все крепче тянула Жигулева к себе увлекательная работа в прокатном цехе. Завелись у него друзья и среди слесарей и среди прокатчиков. И сделался он добрым их помощником в большом, затеянном Орликом деле.
Пролетела зима. Пролетело и лето. Снова подкрадывалась осень. А в прокатном цехе жила весна. Установка непрерывной разливки стали уже стояла на фундаменте. И Сиверцев, и Жигулев, и Петр, и Захарыч с Володькой, как и весь цеховой коллектив, с нетерпением ждали ее пуска.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Ко всем обычным, а иногда и сверхобычным заботам Зимина прибавилась еще одна — забота о прокатном. Он и сам не отдавал себе отчета, почему дела прокатного так влекут его. То ему казалось, что им руководит чувство «патриота», бывшего работника цеха, то относил увлечение делами прокатного желанием поближе узнать Груздева, в его роли начальника цеха, а иногда казалось, что его долг бывать чаще именно в прокатном, там, где создается перспективная, принципиально новая металлургическая установка. Скорее всего им руководили все три начала сразу. И, может быть, именно потому и приходилось отдавать прокатному гораздо больше времени, чем остальным цехам.
Зимин сразу четко определил свою линию поведения в коллективе прокатного. Он понимал, что ему, опытному металлургу, очень легко будет свежим глазом подметить все недочеты в ведении технологического процесса и в состоянии оборудования. Однако бить в лоб не собирался. Гораздо сложнее была иная задача, которую ставил перед собой секретарь. Нужно было создать в настроении людей такой внутренний подъем, который помог бы им не только новым взглядом произвести переоценку всего примелькавшегося за долгие годы, но и решительно взяться за устранение недостатков.
Не вмешиваясь в дела Груздева и начальников станов, Зимин исподволь изучал цеховую обстановку. Он сразу же отверг роль покровителя при решении некоторых цеховых, да и бытовых вопросов, которую, вольно или невольно, пытались ему навязать, а старался завязать близкое знакомство почти со всеми людьми цеха.
Однажды пришлось ему вести разговор с рябым вальцовщиком, парнем бесцеремонным и, видимо, щеголяющим бесстрашием перед начальством. Дело было в обеденный перерыв. Выйдя из столовой, прокатчики, как обычно, уселись тесной группкой у нагревательной печи и, щурясь на яркие отблески пламени, пробивающегося сквозь щели заслонок, покуривали, переговаривались Зимин проходил мимо, и рябой вальцовщик окликнул его. Зимин подошел. Присел рядом с вальцовщиком, тоже закурил.
— Я, товарищ секретарь, вот чего недокумекиваю, — нарочно дурашливым тоном начал рябой вальцовщик, и по этому тону Зимин понял, что разговор предстоит не без каверз. — Не понимаю я, — продолжал вальцовщик, — одного. В газетах сейчас пишут о больших гидростанциях, о турбинах в 150 тысяч киловатт, о тепловозах, о будущих станках. И пишут, что их создают значит, чертежи то есть, конструкторские бюро. Так?
Зимин подтвердил и качнул головой.
— А вот у нас, на заводе тоже ведь есть конструкторское бюро. Да, говорят, что-то человек до ста там работает.
Зимин снова подтвердил кивком головы.
— А вот что-то не только что тепловоза, а доброй тачки они до сих пор не сконструировали. Промеж нас их зовут не специальным конструкторским бюро, а союзом конструкторов-бездельников. Как вы вот на это смотрите?
Вальцовщики, перемигиваясь, теснее сгрудились около Зимина.
— Вы, конечно, правы, — не задумываясь, ответил Зимин, и почувствовал, что его ответ произвел именно то впечатление, которого он ожидал. По лицам становых промелькнуло разочарование. Было ясно, что они не поверили.
А Зимин, окинув рябого вальцовщика хитрым взглядом, продолжал:
— Конечно, вот уже год, как эта сотня инженеров сидит, чертит что-то, массу бумаги переводит, деньги немалые получает, а прок какой? Даже тачки не сконструировали.
Это был явный подвох. Дурашливость с лица рябого исчезла.
— И даже хуже, скажу вам, те механизмы, которые сконструированы и выполнены в металле, почти все пошли на копер.
— Ну и как вы их за это, по головке гладите? — не выдержал рябой.
— А вы как думаете?
— Пожалуй, нет.
— Вы правы. А теперь позвольте вам вопрос. Когда после революции у рабочего класса не было своих ученых, кто вел и исполнял все сложные обязанности на их постах? Неграмотные порой, или грамотные, но неопытные рабочие, крестьяне, солдаты. И, конечно же, на первых порах технических ошибок они делали массу. Технических, подчеркиваю, а не политических. В политическом отношении это были надежнейшие люди. А уменье разбираться в технической стороне дела скоро к ним пришло.
А кто тогда над
