Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян
Моя мать на кровле дома шиповник сушит, чтобы дать мне с собой в Ереван. Запоминает слова, услышанные с улицы. Никто не говорит, кто записал, кто получил. Имен нет. Ясно одно: какой-то был пал, какие-то волки съели. Захар с диким ревом из верхнего дома бежит в нижний, из нижнего с ворчанием поднимается в верхний. Завидев его, тетка Эгине перестает жевать жвачку.
— Захар? Отчего это неспокойно тебе?
— От твоей любви, старая ведьма!
Тетка Эгине озирается по сторонам: не слышал ли кто?
— Поди-ка сюда, что скажу, — манит его рукой.
Захар подходит.
— Раньше из-под юбки моей не выходил — ангелом была, теперь ведьмой стала, да? Чтоб тебя засыпало! Ну ступай теперь.
Чья-то корова заблудилась, стала у входа в разваленный дом. Пройти не может, время от времени коротко мычит. Где-то собака яростно лает на кошку, что выгнулась дугой на крыше. На выступе косогора одиноко, невозмутимо стоит старый комбайн села. Опускаются сумерки, и комбайн превращается в тень. Отец тяжелым шагом входит в дом. Голоден, знаю, но не ужинает. Зовет мать:
— Сядь.
— Только шиповник уберу.
— Сядь.
Мать молча садится.
— То, что я скажу, держи про себя, в уме.
— Ну говори же скорее, тысяча дел у меня.
— Организатор этого подлого дела — Смбатов сын, Гарсеван. Ну ступай теперь, делом займись.
Деревня просто превратилась в развалины. Несмотря на то что переехали редкие семьи, многие снесли часть своих домов, желая использовать стройматериал. Чтобы пройти от одного места к другому, часто приходилось преодолевать земляные насыпи. Я искал Арамяна. Пошел к нему. Меня не удивило то, что дверь была заперта на замок. Нетрудно было догадаться: Арамян опасается коварства Гарсевана. Я спустился в ущелье и застал там учителя, под яблоней, с садовником Амбарцумом. Еще издали я услышал голос.
— Молодец, душа моя, — подбадривал его Амбарцум.
Я подошел, присел рядом. Арамян обнял меня за плечи:
— Честное слово, современным отцам нет причин для недовольства.
Амбарцум поднялся с места и почтительно поздоровался со мной. (Опубликованная в газете статья сделала меня уважаемым человеком.)
— Отец приглашает вас к нам, — сказал я Арамяну.
— Нет-нет, Арамян сегодня мой гость, — перебил меня садовник. — Я раньше вас пригласил. Пусть завтра приходит к вам.
Уже основательно стемнело. Комбайн исчез во мгле. Мы втроем поднимались в село. Навстречу нам вышел механик Захар и, признав Арамяна, остановился.
— Что же ты натворил, а, учитель? Страх и дрожь у меня в душе. Негодяи и на мое имя пятьдесят деревьев записали, деньги унесли. — Он тяжело дышал.
— Унесли, так пусть принесут, — невозмутимо отвечал Арамян.
— Так ведь и мне долю оставили.
— Ну, а это ты зря. Зря взял.
— Так не говорили же, что хищение это.
— Сорок лет ты работал в колхозе, свое добро от чужого отличал. Не должен был ты обмануться.
Амбарцум поспешил успокоить механика:
— Ступай отдай копейки, что в левую руку получил, правой рукой верни свои рубли. Ступай, Захар. Мы тоже, люди, скажем свое слово.
Проходя мимо склада, я снова увидел тетку Эгине. Зажгла, прикрепила к камню две свечки. Заметив Арамяна, она сказала громко:
— Сынок, ты в бога веруешь не веруешь — дело твое. Я за тебя поставила вот эти две свечки. — Она усердно перекрестилась и прикрыла ладонями пламя, чтобы его не загасил ветер...
Прощальный вечер состоялся в школе, в нашей классной комнате. Организатором была Татевик. Она бойко отдавала распоряжения:
— Папаян, ты неровно расставил стулья. Артак, убери руки, и так рыбы мало. Девочки, кто это положил вилку справа от тарелки?
— Ты забываешься, Татевик, мы же не твои ученики, — заметил Артак.
— Вы — нет, а то, что твои дети будут моими учениками, в этом ты не сомневайся.
— Ах, когда же придет этот день? Не дождусь!
Арамян был страшно взволнован. Он уже знал, кто из нас поступил в институт, кто не прошел по конкурсу.
И только Артак сделал сюрприз:
— Я изменил свои планы, учитель. Отправил заявление в военный комиссариат, попросил, чтобы меня взяли на службу... и только на границу.
— Он верно поступает, — добавила Татевик. — Сперва выполни долг, потом подумай о себе.
— Ну и конечно же чувство долга довезло тебя до Ленинграда?
— Нет, желание быть подальше от тебя...
— Умные люди говорят — большая тоска рождается вдали, — завершил разговор Артак.
Весь вечер у Арамяна были влажные глаза. Он с нами переживал, с нами радовался. А в конце попросил всех помолчать, послушать его.
— Я верю в вас, родные мои. Верю в вашу звезду. У этой звезды прекрасное имя — Отчизна. Когда нам удается открыть в себе красоту ее завтрашнего дня, мы сильны. Так адресуем же ей лучшие наши деяния. Она будет горда нами, и тогда великая радость вольется в наши сердца.
Моя мама была занята особыми приготовлениями. Шила мешочки. В один насыпала плоды шиповника, в другие — разные засушенные травы и крупы. Я досадовал. Мне казалось, что, когда я открою чемодан, Сона станет смеяться надо мной. Мама уговаривала меня:
— Сынок, всего этого в городе не найдешь. Все это имеет свой особый запах, свой особый вкус. Ты свези их в Ереван, чтобы эти добрые люди и твою мать знали.
Я выехал из села накануне начала занятий. Отец сунул мне в карман денег и велел передать хозяйке дома.
— Возьмут — хорошо, не возьмут — раз они на рынок сходят, раз — ты.
И в самом деле тикин Сатеник с восторгом приняла мамины продукты:
— Какая крупа! А шиповник нам очень нужен. Буду настаивать каждый день.
Тикин Сатеник, женщина добрая, имела, подобно многим другим, свои женские слабости. Любила выставлять хрусталь, верила в гадание на кофейной гуще. Почти каждый день собирались они с соседками, пили кофе и начинали гадание. Я понимал ее. Она хотела знать, когда, как скоро вернется тот, кого она всегда ждала. Она была недовольна профессией мужа. Бывало, даже плакала украдкой. А стоило Арменаку Багратяну появиться на пороге, она радовалась и краснела, как девочка. Старалась, чтобы в эти дни стол был накрыт особенно.
Случалось, муж приходил домой с друзьями-строителями. Чаще всего в воскресные дни. Мы с Сона бежали в магазин, на рынок. Для них я был уже «своим парнем» и «доверенным» и «совершенно честным». Тикин Сатеник при соседях говорила, что




